Пари, или не будите Лихо - Яна Лари
– Уходишь?
– Да, нужно бежать, – мягче обычного произносит Лихо и наклоняется к моим губам. Целует как-то особенно, с неторопливой нежностью, но уже без недавней настойчивости. – Дождись меня, хорошо? Сходим вечером в бильярд, шары погоняем. Я туда и обратно. Не скучай.
А вот и пятая причина бежать от него, куда глаза глядят – если заставить Лихо выбирать между мной и укоренившимся образом жизни, едва ли решение будет в мою пользу. Но побег меня больше не устраивает, а шантаж – худший способ начать отношения.
– Мась, а это... ну, куда ты идёшь, опасно? – зачем-то уточняю, одёргивая на себе одежду.
Будто может быть как-то иначе.
– Вернусь, узнаем точно, – с поразительным равнодушием пожимает он плечами, но бросив на меня быстрый взгляд, расцветает кривой улыбкой. – Да не смотри ты так. Не опаснее, чем переходить дорогу. На нас хоть сейчас может крыша упасть и привет почившим предкам. Не веришь? А зря. Этот дом наверняка помнит юность царя Гороха.
– Не ёрничай. Ты понимаешь, о чём я, – упрямлюсь, глядя, как он выуживает из сваленной в кучу на дне шкафа одежды свою любимую толстовку.
– Вот только не начинай, хорошо? – от проникновенного взгляда Матвея внутри меня всё будто сжимается в бессмысленном ожидании, что он пообещает беречь себя. Не в этой жизни. – Не вздумай шататься по окрестностям, машина уже примелькалась кому надо, а ты – вряд ли. К обеду вернусь, жди меня в постельке.
– К обеду какого дня?
– О, и глянь, пожалуйста, в душевой должны лежать мои чётки, – продолжает он, игнорируя волнение, ломающее мой голос.
Не достучаться.
Расстроено вздохнув, отправляюсь в крохотную комнатку, площадью немногим больше коридора. В одном углу унитаз, в другом – душ с поддоном, посередине шторка, по правую руку находится раковина с настенным зеркалом в пожелтевшей от времени пластиковой раме – вот и все удобства. Потерять здесь что-либо нереально, тем не менее никаких чёток я в упор не вижу.
– Огрызок, не расслабляйся. Я слежу за тобой, – доносится одновременно с щелчком входной двери.
– Развёл, как девочку... – мрачно усмехаюсь, понимая, что Лихо таким нехитрым способом избавил себя от надоевшего разговора.
И биту по-тихому вынес – заключаю без особого удивления, заглянув за комод.
Я не в первый раз замечаю, как сильно тяготит Матвея любое проявление давления: придирки, прессинг, даже элементарная тревога за его жизнь, и где-то в глубине души надеюсь, что такое поведение – лишь защитная реакция, которая с возрастом сменится самодостаточностью.
Лихо стремится быть семье опорой, а в его положении легально добиться хоть какой-то материальной устойчивости так же сложно, как мне смириться с риском, которому он себя подвергает. О нравственной стороне вопроса даже думать не хочется. К своему стыду, судьба Матвея меня волнует больше, чем благополучие его жертв. Я не ищу ему оправданий, их просто не может быть. Он хороший и точка. Только запутался.
Нарезав пару кругов по комнате, набираю отца.
– Вера, девочка моя, ты в порядке? – отвечает он басовито после первого же гудка. Родной голос частично возвращает сердцу такой необходимый сейчас покой, но даже его не хватает, чтобы полностью прогнать скребущих душу кошек. – Как раз собирался тебе звонить. Ты где? За тобой приехать или сама?
– Не нужно, пап. Я пока поживу отдельно.
– Не выдумывай. Опять мать влезла со своей дурной политикой! Вернулся со смены, а тут такое... Думал не сдержусь, врежу. Это ж надо было учудить! Сваха непризнанная... Возвращайся, малыш, теперь-то я ей спуску не дам, всё устаканится.
– Не вздумайте ссориться, – слабо улыбаюсь, растроганная отцовской заботой. – Я всего лишь съехала к своему молодому человеку.
– Так быстро? – секундная тишина на том конце сменяется смущённым покашливанием. – Я в смысле, что неожиданно. Ты ничего не рассказывала. Вот только вроде с Сашей... Нет, я не лезу! Не подумай, ты взрослая. Всего лишь хочу быть уверенным, что ты в надёжных руках.
– Время покажет, – честно признаю, обводя пальцем затёртый узор, нанесённый на деку* висящего на стене скейтборда. – Пока я уверена только в том, что люблю его. Очень...
Душевного подъема от состоявшегося разговора хватает ненадолго. Тишина комнаты, в которой я осталась один на один с невесёлыми мыслями давит на сердце, заставляя ежеминутно поглядывать на круглые настольные часы советских времён.
К вечеру воодушевление окончательно сходит на нет.
К полуночи невыносимая тяжесть в груди застилает глаза слезами.
За день я успела отмыть комнату до блеска, наготовила еды на неделю вперёд, перестирала вручную все его немногочисленные вещи, навела порядок в шкафу, но отвлечься больше нечем, а Матвея всё нет и нет. И шесть моих звонков остались без ответа.
Идея полистать имеющиеся в подаренном телефоне снимки покоя тоже не приносит. Порядка там никакого. Стоит затаить дыхание при виде кривой улыбки Матвея, как следом морщусь, напоровшись на откровенное фото незнакомой девицы. Не глядя удаляю всё.
К чёрту. Я не мазохистка.
Но, едва отложив смартфон на подоконник, сразу же бросаюсь пересчитывать его плюшевых зайцев, чтобы хоть приблизительно прикинуть количество своих предшественниц. В первый раз сбиваюсь на третьем десятке, во второй признаю, что я готова сжечь их прямо на балконе вместе с пьяной компанией, распевающей за стеной о превратностях жизни на зоне. Нервы сдают. С рыком:"Да на черта мне это нужно?!" хватаю переноску, намереваясь уйти прямо сейчас, невзирая на позднее время. Нужно съехать и жить отдельно. Одной. Переночую в гостинице, сниму недорогую квартирку на окраине или даже в пригороде, главное подальше от Матвея. Иначе нервный срыв мне обеспечен.
Муся, напуганная моим поведением, перепрыгивает с форточки на шкаф. Достать её получится только встав на стул. Которого у Лиховского нет. Истерично взвыв, опускаюсь на пол у камина и обнимаю руками колени, словно прячась от боли. Тревога разрывает меня изнутри, дышит в затылок отчаяньем. Просьба Матвея дождаться, как на повторе крутится в голове, обрастая всё более жуткими предположениями о том, где его может носить.
Наверное, в итоге я задремала, потому что щелчок входной двери выстрелом грохочет в сонной тишине. Больше не слышно ни песен за стеной, ни детского плача сверху, только стук моего загнанного сердца в ушах.
– Не спишь? – стоя
