Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
— Женя, это другое. Не сравнивай.
— Почему другое? То, что у нее низкий болевой порог — это ты понимаешь, а то, что у меня диплом — нет? Ты вертишь мной как куклой, а я, идиотка, подчиняюсь тебе, потому что… потому что совсем спятила от любви.
— Я тут ни при чем. Ты сама хотела приехать, вот и приехала.
— Нет, при чем! При чем!! Меня мама дома полтора месяца не видела, мы почти не разговариваем, а раньше дружили!
— Твоя мама меня ненавидит.
— Ну и что?! — закричала Женя. — Это ее право! У каждого, как говорится, свои недостатки!
— Тише, связки сорвешь. Когда горло болит, нельзя орать.
— Престань меня все время поучать, это даже смешно!
— Вовсе я тебя не поучаю. И вообще… я что-то не пойму: из-за чего весь сыр-бор? Из-за истории с пальцем?
— Из-за твоей дури. — Женя вдруг почувствовала, что жутко устала.
Ее запал кончился так же внезапно, как и возник. Она больше не ощущала злости на Женьку и даже огорчения по поводу того, что сегодня снова не сможет позаниматься. Кажется, он прав: если она приехала сюда, значит в глубине души хотела этого. Стало быть, злиться можно лишь на себя. На себя, а никак не на него.
— Я, между прочим, тоже устал, — негромко сказал он. — Мы засыпаем в половине второго, а встаю я в пять. Каждый день, кроме субботы и воскресенья. Ты-то спишь до девяти, а то и больше.
Женя молчала. Возразить на это было нечего.
— Давай не будем ссориться, — мягко попросил Женька. — Мне нужно тебя видеть. Каждый день. Тебе тоже это нужно, иначе ты давно бы ушла. Значит, все остальное не имеет значения.
Она кивнула.
— Наверное.
— Хочешь еще чаю?
— Хочу.
Он поцеловал ее и встал.
— Сейчас принесу. Ты укройся, а то тебя прохватит.
17
До вечера Женя так и пролежала в постели. Температура поднималась еще раз, она опять сбила ее аспирином. Женька приготовил ей царский ужин: голубцы в сметане с гарниром из овощей. Женя могла ручаться головой, что сама бы она, сколько ни мудрила бы у плиты, такой шедевр соорудить не сумела. Да что там она! Мать, бывшая знатной кулинаркой, и то позавидовала бы Женькиной стряпне. Есть, однако, было трудно: горло отекло, и каждый кусок она глотала с неимоверным усилием.
Часов в одиннадцать Женька принялся разбирать старенькое кресло-кровать.
— Спи. Не буду тебе мешать. Завтра не смей никуда уходить, лежи и жди меня. Я к трем постараюсь освободиться.
— Слушаюсь, гражданин начальник, — колко проговорила Женя. Потом прибавила более миролюбиво. — Дай что-нибудь переодеть, а то я вся мокрая после аспирина.
Он покопался в шкафу и достал старую рубашку в полоску. Женя надела ее и стала похожа на арестанта. Женька щелкнул выключателем, комнату скрыл мрак.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Женя поудобней устроила голову на подушке и закрыла глаза, но спать не хотелось, Очевидно, сказывалось то, что она весь день провела в лежачем положении. Минут пятнадцать Женя ворочалась с боку на бок, затем приподнялась, опершись на локоть, и прислушалась: с Женькиного кресла не доносилось ни звука. «Неужели он уже спит?» — изумилась она. Потихоньку откинула одеяло и, на цыпочках ступая, приблизилась к нему. Женька, действительно, спал, до Жени долетало его едва слышное, ровное дыхание. Она задумчиво постояла, потом села по-турецки прямо на ковер у изголовья кресла. Осторожно дотронулась до его волос. Он тут же заворочался, пробормотал что-то сердито-неразборчивое. Женя поспешно убрала руку, вспомнив о том, как странно он реагировал на внезапное прикосновение.
— Тихо, тихо. Спи.
Она продолжала сидеть, разглядывая его лицо, насколько это можно было сделать в темноте. Почему она так любит его? Что в нем есть, чего не было в тех, других? Ведь не в привороженном же зелье дело, если говорить всерьез?
Нет, конечно. Дело в том, что Женька нуждается в ней. Нуждается остро и болезненно, как в воздухе, без которого невозможно дышать. Она с самого начала видела в его глазах тоску и одиночество — они ее поразили, заставили сердце сжиматься от жалости и сострадания. А потом произошло чудо — с ее любовью Женька вдруг обрел силу и власть над ней же самой. Безграничную силу и безграничную власть.
А что, если он вовсе не тот, каким его видит Женя? Недаром мудрые мира сего считают, что влюбленный человек слеп и внушаем. Что, если на самом деле правы все: и Любка, и мама, и остальные — и он самый обыкновенный невежда и упрямец, которому не дано понять и оценить жажду знаний и успехов в других? А она пытается бороться с ним, доказывает что-то, как Дон-Кихот, состязающийся с ветряными мельницами!
Женя тихо вздохнула и переменила позу, давая отдых ноге, затекшей от долгого сидения. По полу ощутимо тянуло сквозняком, но уходить от Женьки ей не хотелось. У нее даже возникла крамольная и эгоистичная мысль осторожно разбудить его, однако Женя категорически запретила себе это: не хватало, чтобы еще и она превратилась в тиранку, удовлетворяющую любые свои прихоти.
Так прошло минут сорок. Женька по-прежнему мирно спал, и его сонное дыхание начало навевать дрему и на Женю. Зевая, она поднялась и вернулась к себе на тахту. Ее самочувствие на удивление улучшилось — озноб прошел, равно как и боль в горле. «Наверное, Женька, сам того не ведая, обладает экстрасенсорными способностями», — улыбнувшись, подумала Женя. Свернулась калачиком под одеялом и сладко уснула.
Она не слышала, как он уходил. Открыла глаза и увидела сложенное кресло. Горло больше не болело, но в теле все же ощущалась слабость, хотя и не такая, как вчера. Женя на всякий случай измерила температуру — оказалось тридцать семь и пять. «Ну вот, — удовлетворенно подытожила она, — на целый градус меньше».
Она не стала снимать Женькину рубашку, просто надела колготки и получилось, будто на ней короткий халатик. Женя оправила постель, покрыла ее пледом и опасливо выглянула из комнаты. Обычно по утрам в кухне шуровала Зинаида — намывала полы своим «Доместосом», остервенело терла и без того зеркальную плиту. Но сейчас в квартире было тихо.
Женя сбегала в ванную, наспех ополоснулась, опасаясь усугубить простуду, затем подогрела себе чай и доела остатки вчерашних голубцов. Шел десятый час. По плану у Жени сейчас должна была быть библиотека, но после вчерашнего жара и ломоты, она решила, что послушается Женьку и даст себе выходной.
Делать, однако, было абсолютно нечего. Женя полежала, посмотрела телевизор, пришила пару пуговиц к Женькиным рубашкам, вытерла пыль с тумбочки. Потом сбегала в прихожую и принесла оттуда свою сумку с конспектами и учебниками.
