Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
Повернулся ключ в замке, скрипнула дверь.
«Сейчас появится Зинаида, — обреченно подумала Женя. — И спросит что-нибудь этакое. Например, пользуюсь ли я шампунем от перхоти?»
Однако прихожая оказалась пуста. Женькина мать куда-то делась или сидела у себя. Женька снял с Жени пальто, затем, усадив на банкетку, аккуратно стянул с нее сапоги — и, доведя до комнаты, уложил на тахту. Потом принес градусник.
— Меряй десять минут.
— Хватит и пяти, — мрачно пошутила Женя.
Она явственно ощущала, что температура будет приличная. Так и вышло. Столбик за короткое время взмыл до отметки тридцать восемь и восемь.
— Горло покажи, — скомандовал Женька.
Женя послушно раскрыла рот. Он сунул туда чайную ложечку, глянул, прищурившись.
— Красное, но без налетов. Значит, не ангина.
— Ты, часом, мединститут не заканчивал? Профессор кислых щей! — Она улыбнулась, хотя на глаза от слабости наворачивались слезы.
Женька на насмешку никак не отреагировал.
— Лежи, я чайник поставлю. Выпьешь чаю с медом, жар спадет понемногу. — Он вытащил из-под нее плед, накрыл ее им, а сверху накинул покрывало с кресла.
Жене, однако, все равно было холодно. У нее зуб на зуб не попадал. Она лежала, прикрыв глаза, и слушала, как Женька в кухне гремит посудой. Вскоре он пришел и принес кружку с чаем и блюдечко с желтоватым, густым медом.
— Пей.
Она так ослабла, что ему пришлось поить ее с ложечки. После меда захотелось спать. Женя отвернулась к стенке и провалилась в черную пропасть. Там ее тут же принялись терзать какие-то ужасные и злобные чудовища. Она отбивалась от них, как могла, но их было слишком много, целое полчище. Женя жалобно вскрикнула и открыла глаза.
Женька сидел на стуле, подставив его почти вплотную к тахте, и смотрел на нее с тревогой.
— Кажется, ты бредишь. Может «скорую» вызвать?
— Не надо, — шепотом проговорила Женя. — Пройдет. У вас есть аспирин?
— Есть.
— Принеси.
Он кивнул и поспешно вышел. Потом вернулся с таблеткой и стаканом воды. Женя растворила аспирин и выпила шипучий напиток. Через полчаса температура стала падать. Лоб у Жени взмок, ее одолела страшная слабость, но ломота в суставах прошла. Она снова уснула, на это раз спокойно, без видений и кошмаров.
Разбудил ее пронзительный крик. Женя резко села на тахте, испуганно тараща глаза в поисках Женьки. Она обнаружила его у окна, он стоял и спокойно глядел на нее. Крик повторился.
— Что это? — вконец осипшим голосом спросила Женя.
Не успел Женька ничего произнести в ответ, как дверь с грохотом распахнулась. В комнату ввалилась растрепанная Зинаида, лицо ее было искажено нечеловеческим страданием.
— А-а! Умираю! — она с маху рухнула на пол, как подкошенная, плечи ее дергались.
— Что… что с ней? — в ужасе проговорила Женя, невольно прижимаясь к стенке.
— Ничего. — Женька, не спеша, отделился от окна и, приблизившись к матери, опустился перед ней на корточки. — Показывай, что там у тебя? — Голос его звучал совершенно невозмутимо, без тени тревоги, но в то же время в нем не было обычного металла, как всегда, когда он общался с Зинаидой.
Та, подвывая и всхлипывая, сунула ему в лицо указательный палец. На самом кончике алела капелька крови.
— Уколо-олась! Иго-олкой!
Женя нервно хихикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладонью, но Женька даже не посмотрел в ее сторону. Он привычно и ловко подхватил Зинаиду за оплывшую талию и, подняв, усадил в кресло.
— Не плачь, сейчас все пройдет.
Она, как по команде, тут же умолкла и лишь громко сопела, жалобно глядя на сына полными слез глазами.
— Последи за ней, — велел Женька, — я сейчас.
Та кивнула, косясь на Зинаиду с опаской. Он принес из аптечки пузырек с йодом и вату, аккуратно и тщательно смазал ранку.
— Ну что, легче? — Тон у него сделался совсем неузнаваемым, мягким и даже ласковым.
— Легче, — согласилась Зинаида и тут же потребовала: — Теперь забинтуй!
Женька покладисто сгонял в кухню еще раз, притащил стерильный бинт и в несколько слоев обмотал злополучный палец.
— Все. Теперь иди и поспи. А проснешься, будешь чай пить, с пряниками. — Он увел мать в ее комнату и долго не возвращался.
Женя продолжала сидеть на тахте, закутавшись в плед. Ей отчего-то сделалось невероятно тоскливо, так тоскливо, что она тихо расплакалась. Это чужой дом. Чужой! Он существовал до нее, существует и сейчас. Женька и его мать — одна семья, сколько бы он ни орал на нее, ни угрожал расправой, на самом деле он ее любит. Он не бросил ее, как бросила Женя свою мать одну в пустой квартире, он вообще ничего не бросил, продолжает жить так, как привык, как ему удобно. Жалеет Зинаиду за уколотый иголкой палец, а ее без угрызений совести заставил тащиться с температурой через весь город! Да ему просто плевать на нее, что бы он там ни говорил!
В коридоре послышались шаги. Она поспешно вытерла слезы. Женька вошел в комнату и подсел к ней на тахту. Выражение лица его было угрюмым и усталым.
— Часто она так? — осторожно спросила Женя.
— Часто. У нее болевой порог снижен. Ей простой порез кажется почти полостной операцией. Это правда так, она не притворяется, мне врачи говорили.
— Женька, она что, совсем сумасшедшая?
Он вздохнул и придвинулся поближе к ее ногам.
— Не совсем. Вернее, она вообще не сумасшедшая. У нее тяжелая форма диабета. Ну и… всякие там осложнения. Это долгая история, нечего тебе ее пересказывать. — Женька махнул рукой. — Лучше скажи, как ты? Тебе лучше?
— Мне-то лучше, — сухо и недовольно проговорила Женя. — Но, вообще-то, мне все это надоело.
— Надоело что? — он взглянул на нее непонимающе.
— Все! — повторила она и, отвернувшись от него, уставилась в стену.
— Ты мать имеешь в виду?
— Я тебя имею в виду! Ты… ты достал меня!
— Чем я тебя достал?
— Своей ортодоксальностью! Своей глупой таинственностью! Ты не живешь по нормальным человеческим законам и хочешь, чтобы я тоже не жила вместе с тобой! Вечно говоришь загадками, ни о чем никогда не рассказываешь! Ни о чем и никогда! Стоит мне хоть чем-то поинтересоваться, ты отвечаешь, что это долгая история, и уходишь от ответа. Как я могу после этого общаться с тобой — и вообще тебе верить? А — главное… — Женя обернулась и посмотрела на Женьку в упор мокрыми, воспаленными глазами. — Главное, почему бы сегодня было не отпустить меня домой?
Он несколько секунд молчал, выдерживая ее взгляд. Потом сказал тихо:
— Разве я привел тебя сюда силой?
— Ты мог бы не говорить со мной по телефону таким тоном! Ты ведь не говорил так сейчас с матерью? Не говорил!
