Счастье по наследству (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Я действительно вижу Марка Броуди, который в данный момент стоит у стойки дежурной медсестры и смотрит на меня всё тем же взглядом. Пристально. Выжидая. Притягивая.

Глава 21

Soundtrack Faces by Lene Marlin

Думаю, что это благодаря Николь я научилась объективно оценивать свои шансы у лиц противоположного пола.

За сухой фразой скрывается жутчайший комплекс неполноценности, критического отношения к себе, убранных под замок желаний и неверия в собственные силы. Не нужно посещать психолога, чтобы понять, что у меня куча проблем и со смертью яркой личности, которой была моя старшая сестра, они никуда не ушли.

Но я пыталась. Честно. Даже психолога посещала. Милая женщина-доктор очень аккуратно выводила меня на разговор, но каждый из пяти сеансов заканчивался одной и той же фразой про откровенность. Этим я даже наедине с собой заниматься боялась, так что продолжать не было смысла.

О том, что сидит во мне, я не рассказывала даже Фло. Приходилось изображать из себя сильную и успешную Эмму Бейтс, закалённую личной трагедией и нелюбовью близких. Хотя какие это близкие, раз нелюбовь. Внутри же я — обычная девчонка, которая мечтает о любви прекрасного принца. А ещё чтобы по утрам меня одевали птички.

Я разрешила себе всего один вечер, чтобы помечтать о Марке Броуди. Очень много времени занимали мысли о нём в течение дня. Это происходило само собой — дома, по дороге на работу, на работе, по дороге домой.

Место за столом, где он сидел на моей кухне. Стакан, из которого пил. Мясное рагу.

Чёрные представительские седаны в соседнем ряду на светофоре. Моя «мазда», на которую я сменила «бьюик» после того случая с сцеплением.

Стул у стойки в «Зелёном камне», где Марк просидел битых два часа в ожидании, когда я закончу. Брайан и Роф — бармены, которые работали в тот вечер.

Урсула, защищавшая меня на совещании. Одобряющий взгляд мистера Дилейни и его «как дела, Эмма?». Это благодаря Марку шеф нашего отделения выучил моё имя.

Это действительно стало проблемой, если не сказать хуже. Потому в одну из суббот я отправила Лекса Сеймуру, а сама налила бокал вина, села на «место Марка» и принялась мечтать.

Квазизамещающая терапия. Странно, но при всех шансах загнать меня в ещё большую депрессию она действительно помогла. Потому что ни в одной из придуманных мною историй мы с Марком не смогли остаться вместе. Что-то нас да разлучало: время, расстояние, Лекс, моя невозможность иметь детей, социальное неравенство. Конец даже у придуманных сказок раз за разом оказывался несчастливым. Мне нечего было предложить этому мужчине и нечем его удержать.

На следующее утро я проснулась с головной болью и чётким ощущением, что наваждение прошло. И жила с ним ровно до того момента, как на пороге моего дома появилась Фло. Упрямое сердце понеслось вскачь и с того момента не успокаивалось. Потому что я знаю, что Марк Броуди в городе.

Только сегодня я о нём забыла. Ни разу не вспомнила и не подумала. Значит, моё состояние в прошедшие два дня — всего лишь отголоски фантомной боли. Переболела и без лекарств. А сейчас это всего лишь лёгкое недомогание, которое лечится простым объяснением: это его Шон просил принести воды для разволновавшейся Фло, и, как человек порядочный, Марк предложил свою помощь.

Лекс лишь усиленно начинает сопеть, когда я поднимаюсь с кресла, но не просыпается. Я иду к Марку, а он идёт ко мне. По пути зачем-то снимает пальто, оставаясь в чёрном смокинге, который на психологическом уровне дисгармонирует с окружающей обстановкой.

Мы встречаемся посередине обесцвеченного больничного коридора.

— Дай его мне. — Марк тянется к Лексу.

— Всё в порядке. Я донесу.

— Не сомневаюсь. И всё же дай мне мальчика.

Он не давит, не пытается показать свою силу, именно поэтому я слушаюсь и аккуратно передаю ему сына. Марк осторожно перехватывает Лекса, и тот, не просыпаясь, так же доверительно устраивает голову на его плече.

— Надень пальто.

— А как же вы?

— Эмма, на тебе пижамные брюки. Ты хочешь в таком виде выйти на улицу?

— Там всё равно темно, а вы простудитесь.

— Не простужусь. Сними эту страшную куртку и надень моё пальто.

И я снова слушаюсь, потому что так легче. Столько самостоятельно принятых решений и предпринятых действий, что позволить себе следовать за кем-то иным сродни отпуску. Пусть даже на кроткий срок, в течение которого я снимаю больничную парку, кладу её на спинку кресла и надеваю пальто Марка.

Оно тёплое и вкусно пахнет. Мне очень хочется поднять к носу воротник и вдохнуть этот запах. Но это делать нельзя, поэтому я просто застёгиваю его на все пуговицы под пристальным взором Марка.

— В кармане шарф. Накинь на голову. И перчатки. Их тоже надень.

Накидываю. Надеваю. Удостаиваюсь удовлетворённого кивка.

— Идём.

Иду.

Та же машина, в которой Марк подвозил меня домой в прошлый раз. Водитель, завидев нас, открывает пассажирскую дверь.

— Добрый вечер, мисс.

— Добрый вечер.

Первой сажусь я. Марк передаёт мне спящего Лекса и, обойдя машину, садится на переднее сидение рядом с водителем.

Я… я правда не расстраиваюсь. Ни на йоту. Мы с сыном в тепле, едем домой в большой, чистой машине, а не трясёмся в такси, где черт знает кто сидел до нас. Ещё я теперь совершенно беспрепятственно могу нюхать пальто Марка, потому что при нём я бы вряд ли стала это делать.

— Сто тридцать восьмая улица? — спрашивает у него водитель.

— Да. — и через паузу тихо: — На этот раз можно не торопиться.

— Да, сэр.

Мы медленно катимся по рождественскому городу, но я не замечаю ни падающий за окном снег, ни мерцающие огни. На верхушке башни Спейс-Нидл красным огоньком мерцает рождественская ёлка. Я вижу её, когда мы проезжаем по виадуку через Истлейк — широкую магистраль, с севера на юг пронзающую город. Через неделю на праздновании нового года небо вокруг башни будет озарено салютом. В моих планах сводить Лекса на набережную, откуда открывается самый лучший вид.

Может, так и сделаю, но думать о будущем не хочется. Хочется смаковать это мгновение, кидать быстрые взгляды на аккуратно стриженый затылок Марка, любоваться смуглой шеей над хорошо заглаженным воротником белой рубашки, выглядывающей из-под смокинга. Марк гладко выбрит, что при всеобщей моде на небритость мне очень импонирует. А ещё он невероятно вкусно пахнет, и, спрятавшись за Лексом, я позволяю себе закрыть глаза и с удовольствием втянуть в себя запах, исходящий из уютного и тёплого мужского пальто.

Как хорошо-о!

Лёгкое прикосновение прохладных пальцев вытаскивает меня из дрёмы.

— Давай, малыш, просыпайся. Просыпайся, Эмми. Мы дома.

Господи, ещё никто и никогда не говорил мне таких слов. Никто и никогда не называл меня Эмми, хотя, это же само собой разумеющееся — Эмма, Эмми. Мне не хочется открывать глаза, хочется продлить этот сон, в котором есть это поглаживание и этот низкий приятный голос, для которого я — малыш.

Всё же, я их открываю, и на целое мгновение мне кажется, что сон продолжается. Передо мной лицо Марка Броуди, который смотрит на меня с нежностью. С нежностью! А потом, когда наши взгляды встречаются, я вижу, как уголки его губ приподнимаются в улыбке.

— Привет, соня.

Настоящее Рождество!

Дверь с моей стороны открыта, с улицы тянет холодом, а он в одном костюме. Я начинаю подвигаться к краю сидения.

— Давай-ка мне его. — Марк ловко перехватывает из моих рук спящего сына. — Ну и горазд же ты спать, приятель. Весь в маму. Измучили вас там, да?

Не знаю, ко мне он обращается или к Лексу, но если ко мне, то у меня из головы вылетают все слова. Единственное, на что я способна, так это вылезти из машины и постараться не свалиться ему под ноги.