Такси счастья (СИ) - Лунина Алиса
— Мне один специалист по паранормальным явлениям рассказывал, что в Петербурге полно неотмоленных мертвецов, они гуляют по улицам и в окна заглядывают. Это старый дом? Тут много людей умерло?
— Старый, ему лет сто, — усмехнулся Максим. — И людей за сто лет, как ты понимаешь, умерло много. Но бояться ничего не нужно. — Он сел на кровать рядом с ней. — Это особенная ночь, сегодня не может случиться ничего плохого. Ты засыпай, я посижу с тобой, покараулю.
— Дай мне руку!
Он сжал ее ладонь.
— От тебя волшебно пахнет, Саша. Летом, ирисами… Спи. Пусть тебе приснится лето…
И что? Ничего не было. Максим к ней даже не приставал. Посидел рядом, разогнал всех призраков, а когда Саша уснула, ушел.
***Утром на кухонном столе она обнаружила записку. Максим написал, что уехал на Смоленское кладбище. К обеду вернется, и можно ехать в Москву.
В Москву… А Саша и забыла, что им пора возвращаться в обычную жизнь…
Она налила чай, подошла к окну, и вдруг поняла, что это не влюбленность, а любовь, и это чувство в отличие от легкой, радостной влюбленности станет для нее мучительным и сложным. Любовь, которую она ждала всю жизнь. И трясло ее ночью от того, что она уже ощущала в себе любовь, как болезнь, как изменение в крови…
Он появился к обеду; молчаливый, хмурый. Они поели и спустились вниз к машине. Снова трасса, заснеженные леса, домики…
«Молоком течет по снегу ветер
Обдувая сгорбленные крыши,
Будто белых маленьких медведей
Языком шершавым лижет».
За всю дорогу они не перекинулись и словом, разве что, когда сменяли друг друга за рулем, на половине пути.
В Москву приехали уже ночью.
— Максим, куда тебя отвезти?
Он назвал адрес. Саша остановила машину у его дома. У нее что-то рвалось внутри. Неужели сейчас он уйдет и все закончится, и она его больше никогда не увидит?!
Максим вздохнул:
— Саша…
Ей показалось, что сейчас он скажет нечто важное.
— Еще раз спасибо. Понимаешь, у меня в жизни все так сошлось. В сентябре погиб мой друг, а мы с ним с детства как братья… И началась у меня черная полоса: c женой проблемы, бизнес того и гляди развалится. В общем, навалилось все сразу.
Она кивнула: да, так бывает.
— Это зона сумерек. Ее надо поскорее преодолеть, чем быстрее преодолеешь, тем лучше. Зато потом все будет хорошо.
— Точно? — усмехнулся Максим.
Она серьезно ответила: точно, проверила на себе.
— Спасибо тебе, Саша, эта поездка помогла мне прийти в себя. Знаешь, я перед этим был в такой растерянности, что хотел все бросить, собирался разводиться с женой, закрыть свой журнал… А теперь думаю, надо дать себе еще один шанс. Может, получится спасти брак и дело, которому отдал столько сил? Это как в цигун, помнишь, упражнение «Поднимаем небо»? Нужно его поднять, даже когда оно падает на тебя… Я попробую. Ты мне очень помогла, если бы не ты, не знаю, что было бы…
Она едва не застонала.
«Вот спасибо-то, Максим! Значит, ты решил поднимать небо и налаживать отношения с женой? И в этом есть моя заслуга? Надо же, прелесть какая! Саша, отгрызи себе руку по локоть! Вот сейчас он уйдет, и я его больше не увижу. Я не должна его отпустить, но что мне сделать? Взять его в заложники, связать веревкой и не отпускать? Саш, выдохни и отпусти».
— До свидания, Максим.
— До свидания, Александра!
Он оставил на сиденье деньги (много, хватит на месяц, чтобы не работать, сидеть дома, никуда не выходить и реветь, вспоминая этого мужчину).
— А ну стой! — крикнула Саша.
Максим остановился.
— Деньги забери!
— Почему?
Она усмехнулась:
— Сев в такси, спросила такса:
«За проезд какая такса?»
А водитель: «Денег с такс
не берем совсем. Вот так-с».
— Это что, Александра?
— Ничего. Скороговорка.
— Понятно…
Он взял деньги и ушел.
Сказка закончилась, ангелы остались в Петербурге, а тут Москва и привычная жизнь, и никаких чудес.
Несколько дней она провалялась дома, в слезах и соплях.
Подхваченная, видимо, в Петербурге, сильная простуда сгодилась как надежное алиби. Признаться в том, что ей плохо из-за несчастной любви, как какой-нибудь курсистке, она боялась даже себе самой, не говоря уже о родственниках. Они, кстати, навещали хворую Сашу. Отец с Катей приносили пакеты с едой, заставляли ее пить лекарства и проводили всякие психотерапевтические душеспасительные беседы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Катя принесла сестре диск с записью нового клипа (в качестве спонсора выступил ее новый френд), в котором она, как и в первом клипе, кривлялась и поражала мир своей невозможной красотой.
Отец читал Саше стихи хорошо поставленным актерским голосом, и часто повторял нечто в духе любящего, обеспокоенного отца:
— Скушай, доченька, яйцо диетическое, или хочешь, обратимся к врачу?!
На что Саша отвечала решительно:
— Ни-че-го я не хочу!
В конце концов Катя догадалась — женское сердце не обманешь — и спросила сестру прямо:
— Сашка, у тебя с мужиком проблемы? Ты только нам его укажи, мы его за рога и в стойло!
А Саша расплакалась… Отстань, говорит, не в мужике дело, не буду я так пошло из-за мужика убиваться.
— Что ж тогда убиваешься?
— Да горло болит, и голова, а душа — нет.
Вскоре простуда прошла. Утратив спасительное алиби, Саше пришлось возвращаться к обычной жизни. Надо было работать и не обременять собой родственников, но легко сказать — вернуться к привычной жизни, когда у нее после возвращения из Петербурга в башке будто что-то замкнуло, и ничего не радует, а на душе скребут тридцать три черные кошки.
Говорят, ночь особенно темна перед рассветом, но можно ли этому верить?
Следуя данной теории, самое счастье — впереди у пациентов хосписа. Им прямо таким счастьем светит, что обзавидуешься. Потому как темнее и хуже уже не бывает.
На работу Саша вышла — деньги-то пока никто не отменял, а ей нужно себя и кошку кормить. Села она в Масяню, поехала на вызов и нарвалась на католического священника. Что-то с ним не так, подумала она, едва взглянув на пассажира. Странный какой-то.
А он оказался поляк — раз, католический священник — два, по делам в Москву приехал — три, был в приподнятом расположении духа — четыре. Он поинтересовался, почему у пани такой кислый вид. Пани оживилась и ответила, что вот ничего в жизни не радует, блуждаю во мраке уныния, может, вы, святой отец, укажете направление, в котором мне следует двигаться?
А он вдруг серьезно и даже торжественно сказал, что уныние есть смертный грех, и унылые будут погружены в ил болотного дна. Саша усмехнулась, вот спасибо-то! Только разве это справедливо, если за то, что человеку плохо, ему гарантированно сделают еще хуже? Не лучше, нет, отряды ангелов не бросятся на подмогу; у них, типа, разнарядка — сделать ему хуже, в ил болотного дна, и без вариантов.
И Саша стала стремительно погружаться в эту самую тину, депрессию, ил болотного дна, куда должны быть погружены, согласно Священному Писанию, все отчаявшиеся и унылые.
…Руку помощи в борьбе с хандрой Саше протянула маленькая девочка, восьми лет с необычным именем Соломея. Юную пассажирку Саше сосватала Катя. Сначала, когда Катя предложила встречать из школы восьмилетнюю дочь своей знакомой и отвозить ее домой на машине, Саша даже руками замахала, вспомнив печальный опыт с рублевским деткой.
— Нет, Катя, извини.
— Почему, Саня? Тебе не все равно, кого возить за деньги? Между прочим, речь идет о нормальных деньгах!
— Я с детьми не очень… Не могу наладить контакт.
Катя усмехнулась:
— Тебе и не надо контакт налаживать, нужно просто забирать ребенка из школы и отвозить домой, три раза в неделю, когда мамаша на работе. Это ты можешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Пожалуй, да.
— Вот и славно! Мать ответственная, абы кому ребенка не доверит, а за тебя я поручилась.
Соломея оказалась своеобразной девочкой. Худенькая, две рыжие косички, смешливые голубые глаза, большой ранец за спиной (как они, бедняги, таскают такую тяжесть?), серьезная, но с превосходным чувством юмора.