Оливия Стилл - Жара в Архангельске-1
Из-под лестницы вальяжно вышел огромный пушистый кот и лениво потёрся спиной о резную ножку дивана.
— Какой роскошный! — вырвалось у Оливы, — Можно я его на руки возьму? Он не царапается?
— Нет, он не царапается, — ответил брат Димы Негодяева, Саня, который тоже присутствовал в холле.
Олива посмотрела на Саню. Он был тоже довольно-таки симпатичный, но внешне не был похож на своего брата — Дима был тёмненький, а у Сани были светлые волосы и светлые глаза. Но выражение его лица было такое же вялое, сонное и флегматичное, как у брата. Оливе почему-то подумалось, что роскошный дом и оба брата Негодяевы будто сошли со страниц старинного английского романа. И Саня, и Дима были красивы, аристократичны, безупречно вежливы и воспитанны, но в них не было жизни, они были вялы, как тепличные овощи. Даже красота их была какой-то несовременной — тонкие, бледные черты их лиц, сонный, безжизненный взгляд их глаз без малейшей искорки — всё выдавало хандру, меланхолию, видно было, что мальчики грустят, и богатство их отца не делает их счастливыми.
Между тем, со второго этажа спустились Салтыков и Дима Негодяев, и все прошли в большую просторную кухню, которую вполне можно было бы назвать столовой, и уселись на диван вокруг стола.
— Поразительно, как животные могут быть похожи на своих хозяев! — сказала Олива, обращаясь к Сане, — Этот кот — ну вылитый ты! И глаза такие же, и морда лица — ну точь-в-точь как у тебя!
Саня поймал кота и протянул его Оливе.
— Благодарю, — сказала она, принимая кота.
— Только вот не надо целовать кота, — сыронизировал Даниил, о котором, общаясь с Саней Негодяевым, Олива даже забыла.
— А кого мне целовать, тебя что ли? — парировала девушка.
— А хоть бы и меня…
Вдруг в передней раздался звонок, и вскоре оттуда послышались смех и весёлые голоса. Это пришли Павля с Немезидой.
Олива ещё не видела Немезиду, но слышала из передней её красивый серебристый голос, её смех, который звенел по всему дому словно бубенчик, и подумала, что это, вероятно, очень красивая девушка. Однако, когда на пороге показались она и Павля, оба весёлые и разрумянившиеся с мороза, Олива, напрягшаяся было, как и любая девушка в обществе парней в ожидании достойной соперницы, вдруг расслабилась: у Немезиды из всех достоинств оказались лишь тоненькая гибкая фигура и пышные чёрные волосы; лицо же её оказалось слегка топорным и таким же скуластым, как у Павли.
— Привет! — беспечно бросила Олива вошедшим молодым людям.
Немезида окинула девушку оценивающим взглядом, но промолчала. Павля кивнул на её приветствие и на мгновение лицо Оливы показалось ему подозрительно знакомым, но вот только где он её видел — сказать он этого не мог.
— Зизи, кристалл души моей! Садись сюда, — Салтыков хлопнул ладонью по дивану около себя, — Надеюсь, Павля не будет на нас в обиде, — добавил он тихо на ухо девушке, по-прежнему лукаво улыбаясь.
Немезида вспыхнула, однако села рядом с Салтыковым. Павля сел с другой стороны, и по лицу его было видно, что он совершенно не в восторге от того, что Салтыков так фамильярно ведёт себя с его девушкой.
— А ты кто на форуме? — спросила между тем Олива у Сани.
— На форуме я Lawyer, — отвечал Саня, — А Вы, должно быть, Lolie?
Олива чуть не прыснула. Этот учтивый тон, обращение на «вы» от парня-сверстника, как будто они не молодые люди двадцати лет, а старые придворные, показался ей прямо-таки комичным. Бурное воображение её представило на минутку такую сцену: Саня, молодой английский лорд во фраке, с лёгким поклоном подходит к Оливе — юной леди в пышном платье со сложной причёской и веером в руках.
— Позвольте, сударыня, предложить Вам прогулку по парку.
— С удовольствием, сэр, — Олива делает реверанс.
— Позвольте Вашу руку, сударыня, а то дороги в нашем парке стали нынче весьма скользкими, — учтиво говорит молодой джентльмен, и, приняв даму под руку, ведёт её гулять в парк родового имения их аристократического семейства…
— Олива, ты куришь? — раздался над её ухом голос Салтыкова.
— Ннет… бросила… — рассеянно отвечала она, оторванная от своих мыслей.
Между тем принесли коньяк и шоколадные конфеты в коробках. Олива не любила конфет, сделанных из горького шоколада, однако взяла одну штуку.
— Я вообще-то не очень люблю горький шоколад, — сказала она, — Я молочный люблю.
— Горький шоколад полезен, — сказала Немезида, с увлечением жуя конфету. Салтыков тем временем крылил около неё словно петух, а на Оливу даже не смотрел.
А Даниилу вся окружающая обстановка очень не нравилась. Ему не нравился дом, пропитанный, как ему казалось, больной аурой. Ему не нравились апатичные, вялые, бледные, словно пророщенные картофельные ростки, братья Негодяевы. Не нравился ему Салтыков, пошлый, вульгарный, в открытую ухлёстывающий за девушкой его приятеля. Но больше всего не нравилось ему, что Олива, похоже, чувствовала себя в этой обстановке как рыба в воде, и настолько была увлечена беседой с младшим Негодяевым, что про него, Даниила, даже забыла.
— Пойдём отсюда, — тихо сказал он Оливе.
— Ну подожди, ещё чуток посидим, — попросила она.
— Пойдём… мне нехорошо здесь… давит…
— Щас, щас, ещё чуточку…
В конце концов, он уговорил её уйти. Уходить Оливе очень не хотелось, но делать нечего: как говорится, назвался груздем — полезай в кузов. Ушли оттуда вчетвером, включая Саню Негодяева, которому надо было куда-то по делам. На перекрёстке Саня пошёл в другую сторону, Лис пошёл к себе домой, а Олива и Даниил остались наедине. Зашли в подъезд, Даниил сел на лестницу, посадил Оливу к себе на колени.
— Ты чего такая грустная? — спросил он её.
Олива промолчала.
— Ты хотела бы там остаться?
— Где?
— Ну, у Негодяевых.
— Хотела бы…
— Если хочешь, я отведу тебя обратно.
— Нет, нет… Мне тут, с тобой хорошо. Просто… я скоро уеду… теперь неизвестно когда приеду… нам с тобой два дня осталось…
Олива не могла дальше говорить — слёзы подступали.
— Не надо плакать, — тихо сказал он.
Она старалась взять себя в руки — и не могла. Так, в молчании прошло пять минут.
— Ты… ты любишь меня? — спросила она.
— Да, — последовал ответ.
Олива легла на него, прижалась сильнее.
— Мне больше ничего не надо… ничего…
И слёзы ещё сильнее, ручьём хлынули у неё из глаз. «Что я, дура, реву, — думала Олива, — радоваться надо, а я реву». Второй раз в жизни от счастья плакала, она не могла вместить в себя столько счастья, и было больно ещё отчего-то…
— Ну, ну, полно, всю куртку мне замочишь, — Даниил провёл рукой по её волосам, — Они у тебя растрепались. Что же ты плачешь? Я люблю тебя.
