Ариана Селеста - Проклятье Ван Гога
— Думаешь я башкой тронулась, да? Рассказываю человеку, которого почти не знаю, всю эту хрень…
— Нет, я думаю, что ты тронулась башкой, потому что упомянула триптих. Это невозможно. Он принадлежит… — я замялась, — одному богатому человеку. Я вспомнила слова, случайно подслушанные мною в вечер моего побега из дома. Отец говорил кому-то из своих людей, что купил триптих и приказал доставить его к нам домой.
Микаэла посмотрела на меня, словно пытаясь оценить, откуда я могу это знать, но потом выдохнула, я ведь вроде как работаю на Хью.
— Принадлежал… Принадлежал, Ева, — ответила она. Вдруг Мики засмеялась, словно она и правда сходила с ума, — я так устала, Ева, — она уронила голову на руки, — я устала быть марионеткой в их руках, устала выполнять их приказы. У меня даже имени нет, понимаешь? Всё ненастоящее. Имя, история жизни, этот дом. Меня не существует. Я тень.
Я не могла вымолвить ни слова. О жизни Мики у меня было больше вопросов, чем ответов, но я и представить не могла, что и она родом из нашей большой и дружной семьи интеллигентных гангстеров. Откуда у Мики квартира за несколько миллионов долларов, в какие командировки она уезжает раз в неделю и где она пропадает ночами? Как, работая в больнице, она смогла купить новый Мерседес Clk, и, наконец, что в её шкафу делает триптих? Тот самый триптих?!
— Могу я на него взглянуть? — спросила я тревожным голосом.
— Валяй, — махнула она и качнулась на стуле, — в любом случае, после того, что я тебе рассказала, я просто обязана тебя убить.
— Хорошо, — машинально бросила я, но тут же, поняв смысл её слов, переспросила, — ч-что? — в горле внезапно пересохло, и голос дрогнул.
Глава 22
Ад не под землей, а на земле
Голова Кейна нещадно болела, словно с двух сторон её сжимали тиски. Во рту стоял неприятный привкус прелости. Превозмогая тошноту, Кейн медленно открыл глаза. Ему не сразу удалось вспомнить, что произошло. В голове немного прояснилось, когда его взгляд упал на сидевшего рядом Барреля. При помощи транквилизатора Микаэла усыпила их как животных. Глядя на поникшего Барреля, который уже успел добраться до бутылки коньяка, Кейн почувствовал радость. Где бы они сейчас ни были, они всё ещё были живы.
Кейн осмотрел огромную гостиную, наполненную предметами искусства: картины, антикварные статуи и мебель. Кажется, хозяин этого дома приволок сюда всё, что мог, в том числе и их с Баррелем. Каждый из этих предметов обладал определённой ценностью, приуменьшить которую было бы несправедливо, однако вместе они составляли довольно печальное зрелище, аляповатое и безвкусное. Кейн предпочитал изысканность и чистоту линий, он всегда тщательно подбирал своё окружение. Он ощущал дискомфорт от подобного нагромождения, к тому же его тошнило от лошадиной дозы транквилизатора.
Баррель, на которого не действовало почти ничего, с отсутствующим взглядом опустошал старую бутылку коньяка, ровесницу того инкрустированного яшмой и янтарем бара, в котором она была найдена.
— Сука, — выругался он. Кейн понял, что Баррель до сих пор не мог простить Микаэлу за то, что она не только оставила его, ещё и подставила их обоих, взявшись за этот заказ. Отец Кейна всегда говорил, что женщины — это зло, источник неприятностей и бед. Наверное, именно поэтому до встречи с Евой он старался не зацикливаться ни на одной из своих подружек. Как он мог осуждать Барреля, находясь в похожей ситуации? Вероятность того, что они не выйдут отсюда живыми, была довольно высока, и тем не менее Кейн по-прежнему продолжал думать совсем не о том, о чём следовало.
— Остановись, — Кейн резко выхватил у надравшегося приятеля заново наполненный стакан и поставил его на стол.
— Уволь меня, — пьяно сдерзил тот, — за некомпетентность и несоответствие результатов работы заявленным в резюме способностям.
— Жаль, у меня отобрали пистолет, — ответил Кейн, — не получится сделать это прямо сейчас.
С лица Барреля сошла улыбка. Кейн не шутил на такие темы.
— Сделай себе одолжение, Нико, — проговорил он медленно. Баррель поднял на босса резко протрезвевшие глаза. Кейн редко называл его по имени, но если называл, это могло означать лишь то, что на его терпиметре загорелась красная лампочка, — прямо сейчас начни думать головой, а не яйцами, сохрани жизнь и той, и другой части своего тела. Мне осточертело смотреть на твою несчастную рожу. Ни одна киска не стоит того, чтобы так горевать из-за неё. Мы выберемся из этого дерьма, заработаем кучу бабла, и тогда любая будет твоей!
Баррель прищурил глаза. Он не хотел никого, кроме Микаэлы. До сих пор он не мог понять, почему она исчезла из его жизни, не сказав ему ни слова. Эта сука просто пропала. Однажды вечером он вернулся домой и обнаружил его пустым. Ни зубной щетки, ни её одежды, ни одной крошечной вещи, напоминавшей бы о ней. Ничего. Она исчезла, словно её никогда и не было. В ту ночь Баррель ходил из комнаты в комнату, пытаясь понять, не сошёл ли он с ума. Весь дом, заваленный всякой женской ерундой вроде нелепых слоников вдруг опустел. Меховой плед на диване, в который так любила заворачиваться Мики, и который напоминал Баррелю облезлую шкуру зебры, исчез, как и все прочие напоминания о ней. Мусорные ведра были начищены до блеска, в холодильнике — только пара банок пива и трехдневная лазанья. Ни одного намека на то, что Микаэла прожила здесь почти год. Он был уверен, что она избавилась даже от своих отпечатков.
Кейн наблюдал за тем, как солнечный диск за окном лениво катится по небу, он ждал. Он не знал, кого и чего он ждет, но выбора не было. Оружие и мобильные телефоны у них отобрали. За дверью толщиной в три пальца стояли четверо охранников. Когда, наконец, двери распахнулись, и в комнату вошли несколько мужчин, Кейн едва не подавился порцией только что выпитого коньяка.
— Что за чёрт? — тихо сказал Баррель, не сводя глаз с Хью Иньеста, известного также как Хью Хелл.
— Вот и я уже целый месяц задаю себе этот вопрос, пытаясь понять, куда подевался мой триптих!
Кейн выдохнул. Челюсть его напряглась, а внутри вспыхнул огонь. Он почувствовал, как его кожу начало жечь и покалывать. Плохой признак.
— Это и есть та жалкая причина, по которой ты осмелился притащить меня сюда, Иньеста?! — прорычал Реймур, понимая, что сейчас они находятся в доме Хью в Майами.
— Эта жалкая, как ты выражаешься, причина стоила мне 10 миллионов, Ван Гог! — возмутился Хью, — я подумал, что перед тем, как я отправлю тебя жарится в Аду, ты захочешь позагорать в Майями, — внутри у Кейна похолодело, — я доверял тебе, Ван Гог! Все условия сделки с моей стороны были выполнены, а твоё, интеллигентно выражаясь, пренебрежение договором стало для меня огромным сюрпризом. Представь себе, — для усиления эффекта Хью развёл руками, — вдруг я узнаю, что вместо моего триптиха в музее Портленда висит его великолепная копия. Спёрли вы его очень изыскано. Профессиональная работа! Браво! — он театрально похлопал в ладоши и продолжил, — но потом, вместо того, чтобы лицезреть его у себя дома, я получаю прискорбные известия о том, что триптих уже пытаются перепродать этому бородатому еврею из Денвера! Я до сих пор не могу поверить в это! Я пытаюсь понять логику происходящего, но у меня ни хрена не получается, — он вопросительно посмотрел на Кейна.
