Один на один - Грейс Райли

— Ты сказал, что тебе нужно расслабиться, — замечает она. Я это говорил не такими словами, но Пенни поймала вайб и сделала гораздо больше. — А теперь давай быстрее, я ведь не зря душ принимала.

— А зачем? — спрашиваю я, неохотно отводя взгляд, чтобы довезти нас до дома целыми и невредимыми.

— Чтобы ты трахнул меня в зад, разумеется, — отзывается она.

Я жму по тормозам и практически вбрасываю машину к обочине. У Пенни расширяются глаза, как будто она ни хрена не понимает, что именно мне сейчас дарит. Я хочу трахнуть ее вагинально, конечно, но после ее реакции на это предложение я больше не давил. Если мы дойдем до конца Списка, это будет последним парадом. Но трахнуть ее сладкую задницу? Я все время фантазирую на эту тему. Вчера я устроил Пенни анальный фингеринг и лизал ее там после порки, и она кончила так, что чуть не разрыдалась.

Я наклоняюсь к ней и целую. Наверняка помада размажется, но мне насрать. Пенни пахнет чистотой, лавандой и мятой; она облизывает мне рот, как будто умереть как хочет меня попробовать. Мы целуемся, наверное, пару минут; мои руки путаются в ее мокрых волосах, а ее мечутся от моего паха к спине. Но в итоге я заставляю себя отстраниться. Если мы пойдем дальше, я или не смогу вести машину, или кончу в штаны, а это меня не прельщает — ведь через час я смогу исследовать не только мягкий ротик Пенни, но и кое-что другое.

Когда мы добираемся до дома, я благодарю вселенную, что Иззи сейчас с подружками, а Себастьян… тоже где-то, не знаю, и мне плевать, ведь сейчас не только он получает все внимание. Я несу Пенни из машины прямиком в свою комнату. Она смеется, задыха­ется, вертится в моих руках; в пальцах у нее до сих пор зажат дилдо. Я опускаю ее на постель и замираю, любуясь. Пальто распахнуто, грудь вздымается — так бы и съел.

— Каллахан, — говорит Пенни, приподнимаясь на локтях. — Я бы подвинула этот пункт повыше, если бы знала, что ты превратишься в оборотня.

— А что, так поступают твои оборотни? — спрашиваю я, стаскивая куртку и швыряя в сторону. Потом снимаю футболку и начинаю сражаться со штанами. Пенни снимает пальто и бросает на пол, но не трогает остальное — и это хорошо. — Похищают ничего не подозревающих женщин и уносят в свое логово?

— Иногда, — нахально отвечает она.

Я залезаю на кровать, обнимаю Пенни и целую ее в шею. Провожу зубами вдоль гортани, чтобы почувствовать, как она содрогается. И бормочу:

— А если так?

Ее дыхание сбивается.

— Всегда, — говорит она, царапая ногтями мою голую спину. — Ты же знаешь, монстры любят ку­саться.

И я ее кусаю, слегка, вызывая сдавленный стон.

— Так вот чего ты хочешь, милая? Укуса?

— Если к этому прилагается твой член.

— Моя ж ты девочка. — Я сажусь и провожу ладонью по ее обнаженному бедру. Ее кожа гладкая и бледная, вся усыпанная веснушками, на которые я не могу налюбоваться. — Ты правда хочешь, чтобы я трахнул тебя в зад?

Пенни кивает и спешно выпаливает:

— Пожалуйста, я только об этом и думаю.

Я снова ее целую.

— Повернись.

— Только не рви, — предупреждает она.

— Я буду джентльменом, — говорю я, хотя даже если бы и порвал, я бы просто купил пять таких боди, любых цветов, какие захочет. На ней бы прекрасно смотрелся светло-голубой, хотя черный поразительно оттеняет цвет ее кожи.

Я начинаю с сапог: расстегиваю по одному, позволяя им упасть на пол. Провожу ладонями сзади по ее ногам, накрываю ими обтянутый кружевом зад и сжимаю. Сбоку на боди видна молния. Я медленно тяну ее вниз, сантиметр за сантиметром, целуя и покусывая тыльную сторону шеи Пенни. Потом ослабляю боди, беру ее груди в ладони и тру соски большими пальцами. Она стонет и тянется, чтобы схватить меня за руку, обернувшись через плечо.

— Говори, как ты себя чувствуешь, ладно? — Я целую ее в лоб. — Мы можем остановиться в любой момент.

Пенни кивает.

— Я готова.

Я не слышу в голосе Пенни колебаний, так что беру с тумбочки смазку и презерватив. Потом провожу ладонью по ее спине.

— На четвереньки, милая.

Она принимает позу, уже дрожа, держа голову низко над подушками. Я какое-то время смотрю на ее идеальную задницу, а потом легонько шлепаю по ней. Тихий вскрик Пенни заставляет сжаться мои яйца — я хочу немедленно в нее вой­ти. Но не могу: по нашему соглашению, она должна получать тот опыт, какой хочет сама, а ведь она в первый раз пробует анал. Мне нужно быть медленным. Важнее здесь Пенни, а не я, пусть это и я попросил об этом перепихе.

Я смазываю пальцы и прижимаюсь губами к ее холодной тыльной стороне шеи. Пенни вздрагивает. Я глажу ее бок свободной рукой и одновременно рас­тираю пальцем дырочку.

— Расслабься, Рыжая. Я рядом. Как в прошлый раз.

Она расслабляется, делает глубокий вдох и медленно выдыхает, когда я ввожу в нее палец.

— Я уже тоже совала туда пальцы, — говорит она.

Картинка, вставшая у меня перед глазами, такая сексуальная, что мне нужно на секунду притормозить, но потом я трясу головой и заставляю себя сосредоточиться. Я уже видел, как Пенни себя трогает: несколько недель назад у нас был незабываемый вечер в ее комнате, когда она использовала свою старую игрушку, а я ласкал себя. Я кончил ей на сиськи и вылизал их, а потом остался, и мы смотрели «Холостяка» вместе с ней и Мией. От мысли о том, что ее тонкие пальчики занимались таким грязным делом, я крепче сжимаю ее бедро.

Я медленно вставляю в нее еще два пальца, немного растягивая. Пенни дрожит и стонет, голова повернута набок, красивый ротик приоткрыт; она подчиняется моим грязным прикосновениям. Она прижимается ко мне каждый раз, когда я отстраняюсь, требуя больше контакта, и я надеваю презерватив и глажу себя пару раз рукой в смазке.

— Дыши. Впусти меня.

Пенни кивает и ахает, когда я раздвигаю ее ягодицы. Первое нажатие головки члена на ее заднюю дырочку заставляет Пенни часто задышать, зарыться пальцами в простыни. Она стоит в коленно-локтевой; я обхватываю ее рукой поперек живота, чтобы закрепить под нужным углом.

Вой­дя в нее по полной и наслаждаясь ее узостью и теплом, я прижимаю губы к тыльной стороне ее шеи. Очень сложно не двигаться, но надо дать ей привыкнуть. Я потираю ее клитор и впиваюсь губами в плечо, надеясь, что искра удовольствия прогонит любой дискомфорт.

— Скажи, как тебе.

Пенни только стонет. Я улыбаюсь ей в плечо.

— Словами. Так нормально?

— Да, — ахает она. — Твою мать, какой ты большой.

Я издаю смешок.

— Я знаю. Ты так хорошо меня принимаешь.

— Да?

— Да, милая. — Я несильно толкаюсь — от этого движения стонем мы оба. — Ты такая классная. Как будто твое тело создано для меня.

Эти слова действуют на нее как кошачья мята. Я практически чувствую ее улыбку, то, как она расслабляется. Нежность наполняет мою грудь и проникает тупо повсюду — в сердце, в легкие, под каждое ребро, устраиваясь в желудке, как большой глоток горячего шоколада зимним утром. Я не могу не усмехаться. Она самая сладкая девчонка, которая у меня была, и, если честно, после нее мне не хочется быть с кем-то еще.

— Двигайся, — умоляет Пенни. — Пожалуйста, мне надо.

Ей это надо так же, как и мне. Я качаю бедрами и вбиваюсь в нее с большей силой, вводя в ритм мои долгие толчки и поглаживания клитора. Она так и кончит, я чувствую, с моим членом внутри и смешавшимся дыханием. У меня болят яйца — приходится сжимать собственный зад, чтобы не разрядиться слишком рано. Пенни стонет так, что я радуюсь, что мы одни дома.

— Пенни, — издаю я стон. — Пенелопа. Шикарная девочка.

— Вставь дилдо мне в вагину, — ахает она. — Пожалуйста, я могу. Это есть в списке.

Я сбиваюсь, теряя ритм.

— Что, Марка Антония?

— Купер, — хнычет она.

Я тянусь через всю постель и беру его.

— Его так зовут, да?

Пенни хихикает, и этот звук похож на чистый солнечный свет.

— Не начинай, Каллахан.