Воровка (ЛП) - Кресцент Тара
― О, ― слабо говорю я. Антонио смотрит на меня, ожидая моего ответа, а я не знаю, что сказать. Я провела годы, защищая себя от любых чувств, но Антонио за несколько коротких недель стал настолько важен для меня, что не могу представить себе жизнь без него.
А теперь, с музеем… Он дал мне прекрасную возможность рассказать ему об Уффици, но я молчу. Боюсь раскачать лодку.
Ведь каждый момент, проведенный вместе, особенный. Горячие беседы за ужином, вечера, проведенные в спорах о том, что мы будем смотреть по телевизору, наше подшучивание по поводу истинного владельца Тициана — я люблю все это. Я не понимала, насколько велика была пустота внутри меня, пока Антонио не заполнил ее.
Я не могу найти слов, чтобы объяснить, как много он для меня значит. Поэтому сжимаю его руку и надеюсь, что он знает, как сильно я его люблю.
И что он простит меня, когда узнает секрет, который я от него скрываю.
Вечер начинается с официального ужина. Струнный квартет играет Вивальди, пока мы едим ужин из пяти блюд. Еда не так плоха, как предсказывал Антонио, но и не особенно сытна. А вот вино, напротив, превосходное. К моменту окончания трапезы я уже навеселе.
― Давай поедим пиццу, когда все закончится, ― шепчу я Антонио под музыку.
Он смеется надо мной.
После ужина доктор Гарцоло проводит для гостей частную экскурсию. Он показывает некоторые из самых ценных экспонатов музея, рассказывает о недавних приобретениях и заканчивает экскурсию выставкой «Иллюстрированные рукописи». Пока остальные гости восхищаются цветными иллюстрациями, Антонио шепчет мне на ухо.
― Мне очень нравится эта выставка. И, между прочим, ты гораздо лучший экскурсовод, чем доктор Гарцоло.
После экскурсии следует живой аукцион и танцы. К этому времени я уже устала от пристальных взглядов и готова отправиться домой.
― Хочешь уехать отсюда? ― спрашиваю я Антонио.
― Боже, да. Я думал, ты никогда не спросишь. Все еще хочешь пиццу?
― Да, пожалуйста.
Он бросает на меня ласковый взгляд и поворачивается к своему телохранителю.
― Карло, ты не знаешь поблизости заведение, которое работает допоздна?
― Через дорогу есть пиццерия, Дон. Я там ел. Там вкусно.
― Отлично. Показывай дорогу.
В пиццерии почти никого нет. Карло заходит проверить помещение, а Саймон остается с нами. Когда Карло подтверждает, что все чисто, мы заходим внутрь. Мы уже собираемся сесть за стол, когда звенит дверной колокольчик, и входит мужчина.
Это тот самый мужчина, которого я видела в аэропорту. Тот, который смотрел на меня.
Я не верю в совпадения.
― Антонио. ― Он что-то слышит в моем голосе, потому что сразу оборачивается.
― Марко, ― говорит он, его голос становится ледяным.
Кажется, что все происходит в замедленной съемке.
Марко поднимает руку. Он держит пистолет. Боже мой, у него в руках пистолет — откуда он взялся? Карло и Симон бросаются к нему, но его палец уже лежит на спусковом крючке, а дуло направлено прямо на меня.
На меня?
И тут Антонио оказывается передо мной, закрывая меня от пули своим телом.
Его отбрасывает назад, он ударяется о стул и падает на пол.
И его кровь — его ярко-красная кровь — заливает мое золотое платье.
Глава 30
Антонио
Резкая боль пронзает меня, и кровь льется из раны в левом плече. Я сгибаю руку, и на меня обрушивается новая волна боли. Но я могу пошевелить рукой, слава богу. Меня не тошнит и не бросает в пот, и я могу дышать.
Мне повезло.
Если бы пуля задела какой-нибудь важный орган, все выглядело бы довольно мрачно. Но это всего лишь царапина. Крови неимоверно много, но самое неприятное, что я зацепился за стул и упал на пол.
Стрелял Марко.
Мое подсознание понимает это, и тело холодеет. У племянника бывшего Дона есть все основания ненавидеть меня. Это я изгнал его из Венеции. Это я изменил его жизнь одним быстрым, жестоким ударом, оторвав его от дома и семьи.
Но он целился в Лучию. Почему? Он винит ее в последствиях своей собственной ошибки?
Или потому понял, что, если она пострадает, это уничтожит меня?
И если Марко — глупый, нелюбопытный, неповоротливый Марко — догадался об этом, то как насчет других моих врагов?
Лео предупреждал меня о такой возможности.
― Единственная причина, по которой она является мишенью, ― это то, что она связана с тобой, ― сказал он. ― Все будет проще, если ты порвешь с ней.
Но я не послушал. В своей гордыне, в своей жадности я думал, что смогу защитить ее.
Лучия опускается рядом со мной, ее лицо бледное, в глазах застыл ужас.
― Все в порядке, ― бормочу я. ― Просто царапина. ― Карло стоит на коленях по другую сторону от меня, зажимает рану и что-то кричит в телефон. Потерявшись в собственных мыслях, я даже не заметил, как он подошел ко мне. Комната то плывет, то исчезает из виду, и я трясу головой, пытаясь прояснить зрение. ― Все в порядке, ― повторяю я, стиснув зубы от боли. ― Не о чем беспокоиться.
У меня сводит живот, и я чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Наверное, от шока. Реакция моего тела раздражает. Пуля едва задела меня — нет причин для театральности.
Рядом со мной Лучия выглядит расстроенной. Слезы собираются в ее глазах и текут по щекам. Она ненавидит кровь, вспоминаю я. Ненавидит больницы. Вероятно, она также не слишком любит оружие. Когда умерла ее мать, отец вышиб себе мозги. Не она обнаружила тело — спасибо хоть за это, — но она должна была опознать его.
Она — женщина, которую я люблю, а я подвергаю ее опасности и снова травмирую.
Отличная работа, Антонио. Просто восхитительная.
― Лучия, ― начинаю я. ― Я… — Мой голос срывается. Что тут можно сказать? Это моя жизнь. Все, что я могу предложить ей, ― это кровь и слезы.
― Не говори, ― шепчет она. ― Все в порядке. Саймон вызвал скорую.
― Я не хочу… — Я хватаю ее за руку. Она такая теплая. Такая живая.
И если хочу, чтобы она осталась такой, я должен отпустить ее.
Сверхчеловеческим усилием я заставляю себя встать на ноги.
― Ничего страшного, ― говорю я. ― Просто царапина. ― Данте протискивается в ресторан, и я киваю ему. ― Хорошо, что ты здесь. Это был Марко.
― Мы его взяли, ― отвечает Данте. ― Антонио, присядь. Я разберусь с этим.
― Ты говоришь мне, что делать? ― спрашиваю я, мой голос превращается в лед. ― Потому что в последний раз, когда проверял, я все еще был Доном. ― Я понимаю, что поступаю иррационально — Данте предан мне до мозга костей. Он никогда не ударит меня в спину. Но боль — это дикий зверь, который рвет меня изнутри, и я взрываюсь.
Я поворачиваюсь к Лучии.
― Тебе нужно уйти.
― Антонио. ― Ее голос мягкий. Ей больно, но она старается этого не показывать. Ее лицо залито слезами, а ее красивое платье, платье, от которого она была в таком восторге, испачкано моей кровью. ― В тебя стреляли. Пожалуйста, посиди, пока приедут медики.
― Не указывай мне, что делать, ― огрызаюсь я. Холодный и злобный, таким я и должен быть. ― Ты почти упала в обморок при виде моей крови. Зачем ты здесь? Мне не нужны твои слезы и сопли, и уж точно не нужны твои советы. Данте, уведи ее отсюда.
Данте замирает.
― Дон, я…
Но я не смотрю на своего заместителя. Я смотрю только на Лучию.
Шок отражается на ее лице. Она делает шаг назад, затем еще один. Она отступает от меня, выражение ее лица ужасает.
Хорошо, думаю я, вгоняя нож в рану еще глубже. Наконец-то она увидела во мне того ублюдка, которым я являюсь.
Моя мать бросила меня. Ее родственники — моя так называемая семья — не хотели иметь со мной ничего общего. А теперь я должен сделать так, чтобы и Лучия меня бросила.
