(Не) его трофей (СИ) - Борзакова Надежда Марковна
Касаюсь губами пульсирующей венки на его виске, глажу заросшую щетиной щеку. Больно за него, обидно и вместе с этим, я горжусь таким выбором. Это сложно, это нереально сложно поступить вот так — утопить предательство в молчании.
— Хрена с два я допущу и малейшую возможность испортить что-то. Давай вопрос номер два, м?
Повернув голову смотрит в глаза. Его переполнены спокойствием, которое рождает уверенность в правильности сделанного выбора.
— Яр, я не буду скрывать, что рада твоему решению завершить карьеру. Но, если это только ради меня… Я же никогда тебя о таком не просила. Ни словом, ни взглядом. Знаю ведь, как для тебя это важно…
— Не просила. И я очень ценю это. Ценю то, что ты делала, как поддерживала меня, — перебивает он. — Да, для меня «это» важно. Было. Раньше. Я считай всю жизнь в клетке. Победы, медали, пояса, слава, телки… Все это хоть как-то, хоть на некоторое время заполняло пустоту — внутри меня и в моей жизни. А когда появилась ты все изменилось. Пустота исчезла. Ты наполнила мою жизнь смыслом. Он в том, чтоб любить тебя, защищать… Короче, Кать, я не силен в речах, ты знаешь. Но я не хочу больше получать по бошке ради очередного пояса. Время идет, молодняк наступает на пятки. Пара-тройка лет и все равно бы уже все, но не факт, что в нормальном виде. А я хочу, знаешь, внукам нашим еще мозги повыносить.
Слезы наполняют глаза, комок в горле душит. Зажмурившись целую подрагивающие от эмоций мужские губы и Яр, пользуясь случаем, заключает меня в стальные объятия.
— Внуков, да? — хмыкаю, отклоняясь. — Между прочим, папа еще своего согласия не дал на брак. А это все через него решается.
— Я с ним общался, поедем в следующую субботу. Как раз рожа заживет, — хмыкает Яр и снова целует.
А я чувствую, что парю в небесах от счастья. Я ведь еще не знаю, что не будет в субботу официальной помолвки, что совсем скоро вообще станет непонятно, что же дальше…
*****История с потасовкой после поединка не приносит неприятных сюрпризов. В понедельник Яр дает показания полиции. К нему лично у служителей закона претензий не имеется, что до тех из команды, кому «посчастливилось» попасть в следственный изолятор или в больницу — с ними все будет хорошо. Серьезных травм никто никому не нанес и не получил. Со своей стороны, мы, конечно же, подали жалобу на организаторов и на «бравого молодца», сломавшего Максу нос, но на этом все. Представители Агаева очень и очень заинтересованы в том, чтоб решить вопрос максимально «полюбовно» хотя бы с нами, ведь Рустаму грозит дисквалификация.
Состояние Яра беспокойства не вызывает. В четверг он вообще уже рвется «размяться» и поэтому я остаюсь работать дома до конца недели — проследить, чтоб разминка эта отложилась хотя бы до понедельника.
Лежа в кровати с ноутбуком работаю с документами «мелких» клиентов. Денег это много не приносит, скорее так, привычка с тех времен, когда я еще не была партнером и «поднималась» усердным трудом зарабатывая себе имя.
Яр дремлет, положив тяжелую руку мне на талию и прижавшись лбом к плечу. Послезавтра нам ехать к отцу, и я нервничаю, как девчонка, которой предстоит представить родителю своего первого кавалера. За окном солнечно. В воздухе витает тот самый особенный аромат, который помнишь со школьных лет — начала учебного года, последних теплых денечков, взросления, перемен. В такие дни не случается трагедий. В такие дни — только хорошее.
Включается телефон и я, не глядя, кто звонит, отвечаю. Яр приподнимает голову с подушки, касается теплыми губами моей шеи, притягивает к себе ближе.
— Катюш…, - дядя Коля, начальник папиной охраны, звонит мне раз в пятилетку. Но сердце пропускает удар не из-за этого факта, но от тона, которым произносится мое имя. — Ты где сейчас?
— Дома…
— Катюш, давай только без нервов, лады? Папе стало нехорошо, нужно, чтоб ты приехала.
Подрываюсь с подушек. Сонное и встревоженное лицо Яра плывет перед глазами.
— Что с ним?
— По ходу сердце, Катюш. Я сейчас за тобой ребят пришлю…
— В смысле сердце? Давление? Сердечный приступ? — в панике ору в трубку.
— Дай телефон, — Яр выхватывает его из моих дрожащих рук, — Да, это Ярослав. Говорите, куда ехать.
Он говорит что-то еще, а я не слышу. Чувствую влагу на руках, которыми закрыла лицо в детской попытке таким образом спрятаться от рухнувшего на меня кошмара и только так понимаю, что начала плакать.
Сильные руки Яра обнимают, прижимают к его груди. Мужчина укачивает меня с минуту, как ребенка.
— Котенок, давай одевайся, поедем.
И от этого его «Котенка» я плачу еще сильнее. Так меня называет папа. Яр отклоняется встряхивает меня за плечи.
— Посмотри на меня! Мы сейчас одеваемся, садимся в тачку и едем к твоему отцу. Он в больнице с офигенными спецами. И сам здоровый, как лось.
Здоровый, как лось. Мой папа и правда такой. Ему пятьдесят шесть лет, а он железо в зале тягает. Никакого намека на брюшко, он крепкий и подтянутый почти как в молодости. Да он простудами даже практически не болеет! Как же так? Как «сердце»? Он редко выпивает, да и курит уже намного меньше. И врачей не игнорирует. Все ради молодой жены… Арина! Какого хрена мне звонит дядя Коля, а не она?
Натягиваю на себя первые попавшиеся шмотки. Хватаю телефон, и мы с Яром выскакиваем за дверь. Прыгаем в «мустанг» и Яр мчится, как ненормальный. Долетаем до больницы минут за десять.
Задыхаясь, взбегаю по ступенькам на нужный этаж и натыкаюсь на дядю Колю. У него осунувшееся бледное лицо. Широкие плечи бывшего спортсмена ссутулились, словно на них лежит бетонная плита…
— Дядя Коля? — впиваюсь взглядом в небритое лицо папиного старого друга.
— Катюш, папе делают операцию, — он отводит взгляд. — Инфаркт.
Дыхание перехватывает, белый кафель пола резко поднимается, а светло-бирюзовые стены качаются. Яр обхватывает меня за талию, буквально несет к ближайшему креслу. Дядя Коля орет, чтоб принесли капли. А я… Я словно со стороны вижу свою сжавшуюся на широкой груди Яра и трясущуюся от рыданий фигурку. Слова — его, дяди Коли, поспешившей к нам медсестры, сливаются в единый неразборчивый гул. Мне что-то колют, становится тепло. Истерика начинает понемногу отступать. Вцепившись в плечи Яра, я тихонько всхлипываю, а он гладит по волосам, прижавшись холодными губами к макушке.
Папочка-а-а-а!
Ты не можешь умереть! Просто не можешь. Это невозможно. Ты — сказочный король, здоровый, сильный, молодой. Вечно молодой для меня так же, как я для тебя была и навсегда останусь маленькой дочкой. Котенком. Принцессой, которую нужно защищать от всего и всех. Которую ты столько раз катал на плечах и подбрасывал в небо под мамины испуганные вопли. Которой позволял себя красить всем содержимым маминой косметички. Прогонял чудовищ из-под кровати. Сидел возле меня ночами, когда я боялась темноты, чтоб мама могла поспать. Возил в школу. Забирал с дискотек. Отваживал неугодных кавалеров. С которой всегда был рядом, так или иначе. Даже тогда, когда мы разругались из-за того, что я ослушалась и вышла за Стаса — ты был рядом. Всегда оберегал. Меня — свою маленькую дочку. Давно взрослую, самостоятельную, уверенно стоящую на своих собственных ногах, а все равно маленькую. Которой так страшно без тебя. Которой ты так нужен.
Если бы не Яр, я бы, наверное, сошла с ума в эти тысячелетиями тянущиеся минуты. Ровный, полный уверенности тон, которым он говорит, спокойные, последовательные действия, сама энергетика — мощная, сильная, обволакивающая — успокаивают лучше любых препаратов. Ужас отступает, от него отгораживает широкая спина моего мужчины. Моего жениха.
«Надо бы меня спросить, а потом уже на всю страну» — эхом звучит в ушах. О, пожалуйста, пусть Яр тебя спросит, папочка! Пусть все это у нас будет. Волнительный разговор, помолвка. Пусть ты отведешь меня к алтарю, как я мечтаю с детства, и отдашь мою руку моему любимому. Пусть будешь нянчить своих внуков!
