Карина Тихонова - Блюз бродячих собак
— Ничего не случилось, — солгала я вполне непринужденно.
— И ты просто так выбросила двести долларов на самолет?
— Захотелось отдохнуть, вот и прилетела…
— На два дня?
Нет, решительно, иногда Саныч становится чересчур проницателен!
— Раз в десять лет — можно!
Он замолчал, допивая чай.
— Саныч! — не выдержала я.
— Чего?
— Как ты думаешь, что хуже: моральные проблемы или материальные?
— Хуже, когда они пересекаются, — хмуро ответил Саныч. И спросил:
— У тебя пересекаются?
Я обдумала ответ.
— Нет. Материально я в последнее время не страдаю…
— Вижу, — перебил меня Саныч.
— Только морально. Мне кажется, что это хуже.
Саныч почесал нос.
— Эль, — сказал он озадаченно, — если б я знал ответ на этот вопрос, то книги бы писал, а не в земле рылся. Понимаешь?
Я понимала. Никто не может мне помочь. Даже советом.
Но мне было хорошо уже оттого, что воздух пах йодом и теплым песком, что близко-близко дышало море, что в кружке плескался крепкий чай, что вокруг меня сидели умные и приятные мне люди, к разговорам которых я прислушивалась с почтением и интересом.
И еще мне было хорошо оттого, что весь завтрашний день в полном моем распоряжении. Самолет в Москву улетает только в понедельник. Следовательно, все мои проблемы откладываются почти на тридцать шесть часов.
— Саныч, дашь мне завтра покопать?
Он удивился.
— Ты же плов обещала!
— Мясо готово. А рис Майорыч сварит и все вместе перемешает.
— Майорыч туда окорочков напихает, — испугался Саныч.
— Не напихает! Побоится восстания рабов. Так что, дашь покопать?
Саныч недоуменно пожал плечами:
— Да ради бога! Помнишь свой старый раскоп?
— Помню. И?
— Я его законсервировал. Можешь порыться.
— Спасибо, — ответила я тихо.
Археология, скажу я вам, отличная трудотерапия! А при моих расшатанных нервах — вообще именно то, что доктор прописал!
И боги в качестве компенсации подкинули мне еще один прекрасный день. После царского обеда, который я проигнорировала, археологи собрались вокруг моего раскопа с тарелками и кружками в руках и принялись хором предлагать мне прервать работу и отведать пищи богов. Я коротко огрызалась. Меня вел вперед упорный рефлекс фокстерьера, который чует за метровой стеной земли лисицу.
— Ой! — сказала я вдруг.
Пальцы наткнулись на что-то твердое неопределенной формы.
— Что? Что там? — взволновался Саныч, уронил тарелку с остатками плова на песок и прыгнул в раскоп.
— По-моему, керамика, — растеряно ответила я, осторожно очищая края странного обломка.
— Элька! Если это то, что я думаю, я… я не знаю, что я с тобой сделаю!
В раскоп сверзились Игорек и Витька. Даже Коля бросил свое описание детского погребения и присоединился к нам. До самого вечера мы, как собаки, привлеченные запахом зарытой косточки, взволнованно суетились, очищая землю вокруг обломков керамической посуды, странных и непонятных на первый взгляд предметов, сделанных, тем не менее, человеческими руками.
И поздно вечером, когда кучка аккуратно законсервированных находок доставала мне до колен, а темнота не позволила дальше продолжать работу, Саныч наконец торжественно признал:
— Элька! Ты просто Шлиман местного масштаба! Молодец!
Я скромно потупилась.
А теперь угадайте, что мне удалось найти? Дворец правителя? Царскую усыпальницу? Неизвестный храм?
Нет. Нечто гораздо более ценное для археологии.
Помойку древнего города!!
Если вы думаете, что я шучу, то вы глубоко ошибаетесь.
Ничто не доставляет большей радости археологическому сердцу, чем удачно найденная помойка с сохранившимися отходами человеческой жизнедеятельности. Конечно, золотой клад Трои было бы приятно подержать в руках. (Если он подлинный, в чем многие ученые сомневаются учитывая характер шалуна-Шлимана).
Думаю, что волнение, которое испытал Картер, вскрывший гробницу Тутанхамона, было сильнейшим в его жизни. Особенно, если вспомнить, сколько золота и драгоценностей в спешке понапихали в маленькую гробницу убитого мальчика-фараона. Но сами по себе драгоценности и украшения для науки значат мало. Они могут рассказать о людях, живших в ту эпоху, гораздо меньше, чем обыкновенная помойка на окраине города, куда домовитые хозяйки ежедневно выбрасывали старую разбитую посуду, ненужные в хозяйстве мелочи, сломанные детские игрушки, предметы домашнего обихода и так далее…
Разочарованы? Да, профессия археолога кажется романтичной и увлекательной только до тех пор, пока не соприкасаешься с ней лично.
Но когда соприкоснешься, то заболеваешь ею на всю оставшуюся жизнь.
Итак, я с сожалением оставила археологам помойку, названную моим светлым именем. Утро понедельника я встретила на аэродроме, и провожал меня весь лагерь.
Я оценила галантность мужчин хотя бы потому, что прекрасно видела, чего она им стоила. Они просто дождаться не могли, когда наконец запихнут меня в самолет и отбудут назад, к помойке, которая оказалась на редкость большой и богатой и обещала чудный материал для работы.
Поэтому, когда объявили посадку, мы все вздохнули с облегчением. Расцеловались на прощание, я пообещала приехать в следующем месяце. И толпа взрослых мужиков, галдящих, как школьники на каникулах, покинула аэропорт.
Здание пестрело вывесками на украинском языке. Помню, что в первый приезд на Украину меня больше всего поразил именно украинский язык. И я не всегда понимала, серьезно они говорят или шутят.
Ну, например. Знаете, как называется по-украински министр иностранных дел? Перевожу: «Министер закордонных справ».
У местных школьников младшего возраста большим успехом пользовалась передача «В хостях у светофора Морхашки». (Сознательно пишу через букву «х», потому что они так произносят).
Словосочетание «диктор центрального телебачення» стало для меня привычным уже через неделю. Сакраментальная надпись на керченских троллейбусах «не высоваться!» поразила меня своей философичностью. Но самым сильным моим впечатлением стало посещение оперного спектакля «Евгений Онегин», шедшего на украинском языке.
Если бы я, благодаря усилиям моей мамы, так хорошо не знала текст на языке оригинала, то вздрагивала бы гораздо реже.
К примеру, знаменитая ария Ленского: «Куда, куда, куда вы удалились, весны моей златые дни…» Помните, да?
В переводе на украинский текст приобрел какой-то залихватский оттенок и звучал так: «Куды, куды, куды тебе поперло…»
Думаете, я шучу? Нисколько!
