Ты – моё проклятие - Лина Манило
– Может, всё-таки минет? – бросает на меня жадный взгляд. – Моё предложение в силе остаётся.
– Боюсь, мой член проиграет Нечаевскому, – ржу в голос, а Женя надувает губы.
Достаю из кармана бумажник, оттуда извлекаю несколько крупных купюр и протягиваю Жене. За все свои ошибки эта дура заплатила огромную цену, пусть себе новые трусы купит. Или карамельки. Не всё же членами ужинать.
– Тут хватит, чтобы уехать и устроиться на новом месте, – говорю, а Женя с сомнением смотрит на купюры в моей руке. – Выбор за тобой.
Мгновение и деньги исчезают в недрах её сумочки.
– А теперь иди. Аудиенция окончена.
Женю не нужно уговаривать, и она уже толкает разблокированную дверь, чтобы быстрее смыться. Но, уже почти уйдя, она оборачивается и говорит:
– Надеюсь, Нечаев сдохнет поскорее. Тогда мир точно станет лучше.
И уходит, понурив голову.
Глава 31
Клим.
Я топлю педаль газа в пол, а ветер гуляет в салоне, проникая через открытое окно. Мне жарко, до спазма в горле, до испарины на лбу и мерзких мурашек, роящихся на спине. Руки, крепко сжатые на руле, побелели от усилия. Меня колотит нервная дрожь, потому что только после разговора с Женей я окончательно убедился, что моя Бабочка не виновата.
Не виновата.
Ни в чём.
И никогда не была.
Мать его, как же много времени я потерял в своей ненависти и на чужих кроватях. Трахал всё, что видел, сжирал самого себя, но с каждым днём становилось всё хуже.
Я осознал всю бессмысленность прожитых без Бабочки лет в полной мере только сейчас. Ведь всегда оставался шанс, что всё это – цирк и театр. Блеф. Восемь лет ярости и неверия, разочарования и обиды так просто не стереть. Невозможно столько лет вариться в этом адском котле, ненавидеть, любить, но ещё больше ненавидеть, а потом по мановению волшебной палочки просто взять и перекроить сознание. Не бывает так, чтобы хоб и всё забыл, и вместо кромешной липкой тьмы начать замечать ромашковые поля и сахарную вату, из которой у счастливых людей сотканы облака. Не бывает.
Но я так сильно захотел поверить своей Бабочке, так радостно готов был обмануться. Но червяка, грызущего мою душу, вытравить из себя оказалось не так-то просто. Я разучился верить словам, научился доверять только фактам и действиям. И да, несмотря на то, что Маша, ни о чём не спрашивая, полностью мне доверившись, поехала за мной, всё равно казалось, что что-то здесь не так.
Не верил.
Мудак.
Когда Женя ушла, скрылась окончательно из вида, а в машине ещё витал аромат дешёвой имитации элитного парфюма, тяжёлый и душный, я распахнул окно и долго дышал, точно бешеный пёс. Будто рождался заново, а на лбу осталась глубокая вмятина от оплётки руля. Вся моя жизнь проплывала мимо, уродливые события прошлого выстраивались перед глазами длинной шеренгой. Деталь к детали, картинка к картинке, пока не сложилось целостное полотно – долбаный гобелен, на котором моя Бабочка была не виновата.
Ни в чём.
Никогда.
Не виновата.
И сейчас, когда облегчение плавит мою душу, заменяя собой все ощущения и гадливость после общения с Женей, я мчу на полном ходу к дому, в котором меня ждёт Бабочка.
Я уложился в обозначенное время – обещанные пять часов – и даже управился чуть раньше. Хочется только одного: увидеть её, вжать в себя до хруста, когда уже не понимаешь, то ли кости наши трещат, то ли мир осыпается.
А когда почти врываюсь в квартиру, скидываю на ходу толстовку, меня окутывает почти гробовая тишина. Сначала кажется, что всё, что случилось за последние несколько дней – лишь плод моего воображения. Просто кто-то тут окончательно сошёл с ума, потому и словил самый мощный из возможных глюков. Ведь было же раньше такое, и мерещилась Бабочка, и руки её на моей коже, и губы, ласкающие, и глаза…
Так, стоп. Просто спит. Она, наверное, уснула, пока ждала меня. Время-то уже позднее, а она устала, а я, блядь, психую.
Тишина давит на меня, с тусклом свете проступают едва различимые очертания предметов в гостиной, а пульт от плазмы лежит на том же самом месте, где я его оставил, уходя. Значит, даже не включала.
В кухне замечаю Арса. Он сидит спиной ко входу и потягивает воду прямо из бутылки. Мне даже хочется пройти мимо, но я иду к столу и бросаю на его полированную до зеркального блеска поверхность ключи. Арс поднимает взгляд и смотрит на меня недолго, но так, со значением.
– Клим Петрович, я просил у тебя когда-нибудь хоть что-то? – спрашивает и жестом смахивает с лица что-то невидимое.
– Никогда.
Арс действительно не из тех, кто будет что-то требовать. Он профессионал высокого класса и без преувеличения мой единственный друг. И я никогда раньше не видел его в таком состоянии.
– Значит, это будет впервые, – невесело усмехается, а я опираюсь кулаками на стол. – В общем, приставь к ней кого-нибудь другого. Ну не по мне баб караулить, понимаешь? Приставь к ней Валерку или Юрика. Хочешь, я сам их натаскаю, в грёбаных совершенств превращу, но меня уволь. Не могу больше, тошно.
С женщинами у Арса сложные отношения. Но он единственный, кому я могу доверить безопасность своей Бабочки и не париться о том, что с ней что-то случится.
– Не поладили?
Арс, всегда честный и открытый со мной, отводит взгляд, и я понимаю, что никогда не видел его в таком моральном раздрае.
– Я не верю ей, Клим, – вздыхаю, а мне кажется, что он вогнал мне в висок ржавый гвоздь. – А когда я чему-то не верю, становлюсь злым и подозрительным. Что-то внутри щёлкает и из меня хлыщет во все стороны, – короткий смешок, настораживающий. – Это неправильно, я профессионал, а у меня рефлекс: скрутить и обезвредить. И вытрясти душу.
– Какого хрена у тебя на неё рефлекс срабатывает?
