Не покидай меня - Климова Анна
Виктор полагал, что драгоценный дядюшка имеет весьма красноречивый пушок на рыльце. И знал об этом только он, любимый племянник.
В один из своих визитов на обед к Виктории Павловне Виктор задержался до самого вечера. Улучив момент, он проник в кабинет Олега Ивановича. Старик что-то усердно печатал на машинке, поглядывая то на клавиатуру, то на лист бумаги в каретке.
— А, мой милый! Проходи, проходи! — пригласил Олег Иванович вошедшего племянника и указал на удобный мягкий стул, стоявший перед письменным столом спинкой к окну.
— Спасибо, Олег Иванович! — отозвался Виктор, с удовольствием присаживаясь и испытывая приятное волнение, какое, вероятно, бывает у рыбаков и охотников.
— Ну, зачем так официально? Дядя! Дядя Олег, мой милый юный друг. «Нас узы добра и любви связали», как сказал один поэт.
— Поэт? — встрепенулся племянник. — Как хорошо, что вы об этом заговорили! Просто угадали мою мысль! Мне вот нравятся советские лирики.
Все, что партия прикажет,
Мы исполним — долг таков!
Космос мы освоим даже,
Цепи сняв с земных оков!
Бей, товарищ, по безделью,
По растленью и джинсе!
Рукоблудью, рукоделью
Скажем — нет! И скажем все!
Эх, хорошо! Бодро! Сразу тянет на подвиги!
Глаза Олега Ивановича за стеклами очков стали чуть выпуклыми.
— Что? Что это такое?
— Говорю, хороший поэт был! — бодро продолжал Виктор. — Какие песни писал!
— Да, да, — задумчиво пробормотал старик, — хороший. Странно, однако, что ты вспомнил именно его.
— А почему не его? — играл Виктор в дурачка. — То, что он плохо кончил, ничуть не умаляет достоинств его поэзии. Вы с ним были знакомы?
— С кем? — быстро переспросил Олег Иванович, начавший как-то суетливо перебирать бумаги на столе.
— С этим поэтом?
— Странные вопросы! Я был знаком со многими в Союзе писателей… Почему тебя интересует именно он? — старик уже явно начинал злиться.
— Не знаю, — пожал Виктор плечами. — Просто пришла строка на ум.
— Это замечательно. У-у-у, как поздно уже! Заработался, засиделся! — Олег Иванович встал, давая понять, что аудиенция должна окончиться на милой дружеской ноте.
— Сядьте, дорогой дядюшка, — жестко, но с улыбкой произнес племянник.
— В каком смысле?
— В самом что ни на есть прямом.
— Тебе не кажется, что ты несколько… переступаешь границы… дозволенного? — впервые за долгие годы Виктор увидел на желтоватом морщинистом лице Олега Ивановича яркие пятна едва скрываемой ярости.
— Нет. Не кажется, дядя. «Нас узы добра и любви связали»! Сядьте, и мы с вами продолжим нашу милую беседу.
— Не понимаю, что за тон, Виктор? — старик все же сел обратно в кресло и скрестил руки на груди.
Виктор еще шире улыбнулся, вытянул ноги, закинул руки за голову и мечтательно произнес:
— Знаете, я всегда хотел оказаться на месте Остапа Бендера. Только я бы не был таким добрым, как он. Есть, есть в нем эта совершенно отвратительная снисходительность к человеческим порокам! Эта внешняя бессовестность скрывает в себе абсолютную совестливость. Я, к вашему сведению, болезнями совести не страдаю. У меня иммунитет к ней. В этом мое преимущество. Моя главная фишка. А вот вы, дядя, в глубине души весьма совестливы. Поэт этот бедный — ваших беспокойных ручек дело? «Погиб Поэт! — невольник чести»…
— Что?!
Совершенно невозможно было понять, сами глаза Олега Ивановича стали выпуклыми или их сделали такими стекла очков. Руки его заплясали по столу так, словно он пытался играть на пианино. Весь вид его выражал возмущение и… растерянность.
— Вы, Виктор, несете какую-то околесицу. Это так на вас не похоже. Прошу покинуть мой кабинет. Я устал. Мне надо лечь спать.
— Никуда я не уйду, пока не скажу все, что желаю вам сказать здесь и сейчас. Кстати, ваша недавняя милая оргия с теми девочками записана на видео. Им по пятнадцать лет, дорогой Олег Иванович, — сожалеюще поцокав языком, с удовольствием блефовал Виктор. — Статья-с уголовная! И позор, дядя. Не говоря уж о той порнухе с девицами, которая хранится в вашем «тайном» ноутбуке, — Виктор сделал загадочные глаза и пальцами в воздухе нацарапал мысленные кавычки. — Надеюсь, я завладел вашим вниманием?
— Ах ты, подонок, — прошептал Олег Иванович, совершенно потерявшись и испуганно оглядываясь на дверь.
— Я уже в курсе этого трагического обстоятельства. Но так уж устроен мир. Один подонок жрет другого подонка. Се ля ви. Выпейте валидольчика или нитроглицеринчика на всякий пожарный. Мне бы не хотелось, чтобы в процессе нашей увлекательной беседы вас свалил инсульт или инфаркт. Это было бы огорчительно. Вы же мой дядя.
— Не сметь! Не сметь меня так называть! — хриплым шепотом прогугнел старик.
— О’кей! Как пожелаете!
— Что?.. Что тебе надо? О чем ты собрался говорить со мной?
— Если честно, даже не знаю, с чего начать! Передо мной словно гора сладостей! С какого боку подступиться? Наверное, начну издалека. Был в вашем Союзе писателей один очень интересный комитет. Что-то вроде профкома. И верховодили этим комитетом три человека. Одним из них были вы, Олег Иванович. Комитет в советские времена занимался распределением и учетом некоего недвижимого имущества. Должностишки — так себе. Мороки много, личной выгоды мало. А тут времена как раз неспокойные подоспели. Стало понятно, что статус-кво всемогущего Союза писателей сохранить не получится. Тогда комитет начал распродавать кое-какую недвижимость, принадлежавшую писательской организации разваливающейся страны. И распродавать весьма лихо. К тому времени, когда статейку-то уголовную о валютке отменили, деревянные рубли были переведены в твердые денежки. Идея (уж не знаю, чья она) была, вероятно, поначалу благородной — спасти то, что могли уничтожить общественно-политические катаклизмы в нашей вечно неспокойной державе.
Виктор говорил тоном веселым и с деланной ленотцой, все время поигрывая старым перекидным календарем на столе Олега Ивановича. Даты на календаре щелкали, раздражая старика, по всей видимости, еще больше. Поэтому он схватил механизм и швырнул его в ящик стола. Виктор не обратил на это внимания и продолжал:
— И вот появился некий депозитный счетец в одном из банков Лихтенштейна на два с половиной миллиона франков. В те времена княжество это не слишком задавалось вопросом, откуда деньжишки. Это уже потом, на волне общественного возмущения, стали требовать доказательств чистоты и благопристойности прибывающего в банки капитала.
Сказать по правде, я так и не понял, каким образом вам удалось вывезти валюту из страны. Наверное, не обошлось без помощи одного из членов комитета, бывшего генерала КГБ, который так удивительно кстати два раза прострелил свою башку у себя дома пару лет спустя. А следом отправился и наш знакомый поэт, который тоже знал об этих миллионах.
Таким образом, вы, Олег Иванович, стали единственным обладателем скромного капитала, составляющего на сегодняшний день около четырехсот тысяч буржуйских евро. И потекла расчудесная, тихая, беззаботная жизнь, которая не зависела ни от жалких ельцинских пенсий, ни от инфляции. Каждое утро икорка к завтраку, в обед зажаренные перепела и семга. Гениально! Ни в коем случае не берусь утверждать, что вы как-то причастны к гибели ваших коллег по комитету, дорогой Олег Иванович. Времена действительно были жуткие. Но, признаться, имелись в ваших бумажках кое-какие ниточки к…
— Наглец! Наглец! Наглец! — с плаксивым причитанием вдруг начал повторять очнувшийся от своего ступора Олег Иванович, бросаясь к сейфу и пытаясь его открыть. — Каков подонок! Какая мразь! Какая сволочь! Какая бесподобная дрянь!
