Кэтрин Стоун - Светлая полночь
Джулия спала. Вероятно, ей снились сны.
Но Джейс увидел в этом добрую весть, посланную ей небесами. И одновременно понял, что небеса принесли ему. Страдания. Потому что с неба опускалась черная тьма, розовые облака уплывали, подобно привидениям, готовя для него — и его демонов — светлую ясную полночь.
Такую же светлую и ясную, как и тогда, много лет назад.
Омытые дождем улицы превратились в зеркало, не уступающее своим блеском покрытому льдом логанвиллско-му озеру, и в них отражались золотистая луна и серебристые звезды.
Очень скоро он услышит негромкий глухой удар, который нарушит тишину, золотистое зеркало засветится еще ярче, а на горизонте появится алое зарево, которое не будет ни падающей звездой, ни полетом саней Санта-Клауса.
В ту далекую ночь Джейс был беспомощным. Сейчас он способен контролировать ситуацию. Далекие образы возникали только тогда, когда он им это позволял, и в его власти было решить, как долго они будут оставаться в его голове, чтобы терзать его и жечь.
Он остановил свои фантазии в тот момент, когда должен был раздаться роковой глухой удар. И хотя когда-то он не верил даже в то, что могут зазвенеть колокольчики саней Санта-Клауса, он позволил себе погрузиться в еще более невероятную фантазию.
Способен ли он в эту светлую ясную полночь увидеть небо Уинни? Небо настолько золотистое и ясное, что даже самый вопиющий земной ад исчезает, теряется в его чистом сиянии? И смогут ли появиться на фоне золотистого неба аквамариновая луна и мерцающие лиловые звезды?
Способен ли он увидеть подобное волшебство? Дерзнет ли? И даже если это случится, что потом?
— Привет.
Голос был сродни миражу, серебристый, словно колокольчики призрачных саней, нежный, словно звук небесной арфы. Это был голос ангела, волшебный, неземной.
И в то же время вполне реальный.
Она, этот ангел, была одета в роскошный розовато-лиловый халат, предоставляемый отелем для гостей. Он был великоват ей и собирался складками у запястий и под горлом, и казалось, что она находится в пышном коконе.
— Привет, — улыбнулся Джейс. Когда луна осветила ее миловидное лицо, он произнес: — Вы спали.
— Да. — Она спала и видела сны. Именно сны разбудили ее и дали настойчивую команду. «Иди к нему, — скомандовали они. — Да, со спутанными волосами, в халате, накинутом на ночную рубашку, и в тапочках. Найди его сейчас». И вот Джулия вышла на их балкон и под полуночным небом увидела мужчину, которого терзали мучительные мысли, но который так кротко ей улыбался.
— Джейс, вы мне скажете?
— Что я должен вам сказать?
— Что заставляет вас выглядеть таким отрешенным? Это имеет отношение к колокольчикам? И к маленькой девочке? По крайней мере мне так видится.
Джулия видела гораздо больше. Правда, он готов был сделать суровое предупреждение каждому, кто осмелится приблизиться к сокровенному.
Но этого никто и не делал. Никто этого не хотел. Тем более женщины, которым нужна была лишь его страсть, наслаждение, которое он мог им дать. И больше ничего.
Он никогда и никому не рассказывал о Логанвилле. Никогда этого не хотел. Хотел ли он рассказать сейчас? И да и нет. Джейс хотел, чтобы Джулия знала о Мэри Бет — матери, которая так же нежно любила, как и Джулия, о Грейс — такой же дорогой и милой, как и Уинни.
Но ангелы Джейса — один энергичный, другой золотистый — погибли слишком рано в кошмаре пожара. А вот ангел Джулии — ее возлюбленная Уинни выжила, несмотря ни на что, благодаря Джулии и отлетела в вечность в объятиях любимой и любящей сестры.
— Я знаю, произошло что-то ужасное, — нарушила молчание Джулия. — Нечто такое, за что вы себя вините. Считаете, что вы должны были и могли что-то сделать. Но я все равно думаю, что вы не виноваты.
Она, наверное, рисует себе картину рождественской трагедии в травмоцентре. Картину неожиданного появления маленькой девочки вроде Софи, Уинни или Грейс, которая умерла, но могла выжить, если бы доктор Джейс Коултон, чтобы спасти ее, действовал в ту ночь быстрее и решительнее.
Джулия была готова услышать подобную историю. И простить. Простить его.
Джейс должен ей рассказать. Все. Ей нужно знать об испепеляющем огне, горестном холоде, бездонной тьме… чтобы она могла понять — и она наверняка поймет, — что не каждому кристаллику снега суждено стать совершенной снежинкой.
— Мне было тринадцать лет, и я шел из Саванны в Сиэтл.
— Сиэтл?
— Да. В Эмералд-Сити. В это единственное место на планете, где, я был уверен, не может быть моего отца.
— Вы не ладили с отцом?
— Я никогда не знал его, Джулия. Его никто не знал, включая мою мать…
Его зовут, заявил он, Джейс Коултон, что было ложью. Первой из всей последующей массы лжи. Он был единственным наследником владельца судоходной компании, сказал он, отщепенец одной весьма респектабельной семьи, своего рода блудный сын.
Все десять лет с того момента, как его исключили из старейшего элитного университета, он разъезжал на машинах по Европе. Ему случалось оказываться в суровых финансовых тисках, признавался он с очаровательной улыбкой, которая обезоруживала даже самых больших скептиков. Он умудрился потерять выделенную ему годовую долю дохода на игорных столах в Монте-Карло.
Это не беда, утверждал он. Так или иначе, уточнил он с широкой улыбкой, последующие десять месяцев от голода он не умирал. В тот день, когда ему исполнится тридцать один, весь трест целиком будет принадлежать ему. У него железное право на наследство. Ни один адвокат в мире, ни даже целая армия адвокатов не смогут помешать ему в этом.
Джейс Коултон рассказал эту байку, эту ложь Шейле Шей. Может быть, эта саваннская красавица была самой доступной целью для него, самой наивной и легковерной из всех юных красоток? Вовсе нет. Он остановился на ней по двум причинам. Во-первых, он достиг таких высот в искусстве мошенничества, что ему не требовалось проявлять чрезмерную осторожность в отношении жертвы, которую он избрал. И во-вторых, он хотел Шейлу, именно ее, хотя это было рискованно, поскольку она была такой же изворотливой и жадной, как и он сам.
Шейла была исполнительницей экзотических танцев. Стриптизерка. И проститутка тоже? Нет. Никогда. Ее тело шло на продажу лишь как произведение искусства, как сокровище, которым должно восхищаться, но не трогать. Шейла презирала мужчин, которые платили, чтобы посмотреть на ее стриптиз, и особенно тех, кто слишком часто посещал низкопробные бары, в которых она работала, когда еще не достигла совершеннолетия. Однако затем Шейла простилась с бедностью и поклялась, что никогда больше не будет бедной; она пришла к выводу, что деньги, даже полученные в дешевых барах, — вещь хорошая и добывать их невероятно легко.
