Искры - Елена Сокол
– Мне очень жаль, – тихо говорит Ева.
– Ну, что вы, красавица, я пережил девяностые, переживу и это, – мягко улыбнувшись, отвечает Костолевич. – А вот Макаровых жаль. Я мог бы уговорить их побороться, но нужно что-то весомое: другие пострадавшие от этих жуликов, новые доказательства. Свяжитесь со мной, если что-то появится.
– Конечно, – говорю я. Встаю и протягиваю ему ладонь.
– И будьте осторожны, – просит он, глядя мне в глаза, – для них жизни людей – что пыль под ногами.
– Обязательно. Спасибо.
Мы пожимаем руки, забираем документы и покидаем офис.
* * *
Ресторан, в котором мы обедаем, довольно неплох. С виду похож на обычную дешевую забегаловку, но внутри уютно и приятно пахнет. Я выбрал столик в углу, чтобы побыть с Евой наедине, и почти добился своей цели – накормить ее нормальной едой, хотя она и настаивала на том, чтобы просто перекусить чизбургером. И теперь я молчу, давая ей выговориться, а Ева пользуется этим сполна, в который раз проговаривая обстоятельства дела Макаровых, строя теории и предлагая мне следующие шаги.
Дело лишь в том, что мне стоит поскорее придумать предлог, чтобы не втягивать ее в эту опасную игру. Мне следовало бы вообще отказаться от поисков правды и передать все наводки в органы внутренних дел, но что-то внутри меня противится. Во-первых, у меня не будет больше повода видеться с Евой, во-вторых, эта упрямая девчонка обязательно сама займется расследованием и найдет неприятности на свою хорошенькую задницу. А это мне точно не нужно.
И все же я не могу не попробовать.
– Ева, послушай, – перебиваю ее, – давай договоримся. Дальше я все буду делать сам, ладно?
– Пошел к черту, – отмахивается Ева, поджав губы.
Как и предполагал.
– Тебе опасно лезть в это.
– Давай лучше определим наши следующие шаги. – Она откладывает вилку и отодвигает от себя тарелку с салатом из морепродуктов. – Я предлагаю наведаться в офис «Солнечной деревни» и задать им вопросы в лоб. Пусть понервничают!
– Нет, – решительно отрезаю я.
– Отлично. – Ева хлопает ладонями по столу. – Теперь мы точно определились, чего делать не будем. Тогда я предлагаю проникнуть на один из их объектов и воочию убедиться, что эти уроды пренебрегают всеми правилами безопасности ради наживы!
Я роняю лицо в ладони и шумно выдыхаю.
– Не плачь, Адамов, – тоненьким голоском пищит она, утешая. – Слезами делу не поможешь.
– Если я воспользуюсь твоими потрясающими советами, это будет мое последнее дело, – говорю я, убрав руки от лица и внимательно взглянув на нее. Мы смотрим друг на друга, не отрываясь. – Нужно остыть и все обдумать. Один парнишка из числа охранников торгового центра обещал найти мне контакты знакомого, который работал на Сингау на реконструкции объекта. Как только он их предоставит, я поеду к нему, поболтаю.
– Мы, – поправляет Ева.
Она нарочито театрально хлопает ресницами, а я, как кролик перед удавом, завороженно любуюсь ею.
– Мы, – повторяю неохотно.
Ева кивает, ее язык торопливо облизывает губы. И я чертовски близок к тому, чтобы притянуть ее к себе и поцеловать. Даже если получу за это по роже.
– Ну и ладушки. – Она издевательски отклоняется на спинку стула и одаривает меня хитрым взглядом. – Тебе, наверное, пора на работу? А мне нужно готовиться к свиданию. Уложить волосы, накраситься. Может, побрею ноги – кто знает, чем оно закончится.
Я чувствую строгий ошейник на своей шее и почти вижу поводок, которым Ева то притягивает меня к себе, то отталкивает, ослабляя натяжение. Эта игра становится невыносимой. Возбуждение переполняет меня.
– Сколько я тебе должна за обед?
– Нисколько, – отвечаю я, борясь с туманом в голове.
– Вот уж нет, – смеется Ева, встав из-за стола, – знаю я эти приколы. Заплатишь за меня и решишь, что теперь…
Я встаю и делаю к ней шаг, прерывая разом и сумасшедшее напряжение между нами, и ее пламенную речь. Целую Еву, стирая прошлое и вытаскивая наружу все те чувства, что оставались в наших сердцах все эти годы. Она тихо охает и кажется изумленной тем, что мои губы касаются ее губ, но не сопротивляется, а наоборот – подается навстречу. Эта девушка определенно хотела этого поцелуя, она чувствует то же самое, и я продолжаю с еще большей решимостью.
Ее горячее дыхание сливается с моим прерывистым вдохом, и мой пульс уносится к небесам. Я больше не пытаюсь мыслить трезво, с ней я теряю разум окончательно. Ева позволяет ласкать свои губы, осторожно отвечая, пока поцелуй не становится более настойчивым и торопливым. Она прекрасна на вкус, клянусь. Прекрасна настолько, что мне не хочется прерываться, чтобы вдохнуть воздуха. Плевать, если я умру, зато умру счастливым.
Я прижимаю Еву к своей груди и чувствую, как ходит ходуном ее грудная клетка, как отвердели ее соски под кофтой. Боже, да она дрожит всем телом. Притягивает меня сильнее, желая более плотного прикосновения. Черт, да мы оба распалены так, что нам хочется гораздо большего. Ева тихо стонет, и наши языки сплетаются с удвоенной силой и яростью. Но едва в моей голове мелькает мысль о том, чтобы увезти ее к себе, как она аккуратно отстраняется и, тяжело дыша, произносит:
– Обалдел?
Толкает меня в грудь, но это, скорее, поглаживание, чем удар.
– Прости, – говорю я, все еще держа ее за талию. – Всегда жалел, что не сделал этого раньше. Хотелось знать, каким этот поцелуй будет на вкус.
– Ужасный. Фу, – выдыхает Ева мне в губы.
И какой-то инстинкт во мне перебарывает шок от этих слов и прижимает меня лицом к ее лицу. Я обнимаю ее. Держу почти на весу. Развожу своим языком ее припухшие, алые губы. Второй поцелуй выходит порывистым и пугающим. Мое сердце вертится кульбитами в груди. Ева тихо стонет. Но тут же опять отстраняется, разрушая состояние сладкого экстаза, окутавшее нас.
– Мне пора, – она лихорадочно отрывает от себя мои руки. Почти не смотрит мне в глаза. – Нужно собираться на свидание.
– Я не хочу, чтобы ты туда ходила, – признаюсь я, прихватив ее за запястье.
– Теперь я хочу пойти еще сильнее, – произносит Ева, подняв на меня затуманенный возбуждением и опьяненный страстью взгляд.
Затем холодно усмехается, высвобождает руку и уходит.
А я остаюсь стоять в полутемном закутке ресторана с чертовым стояком, сбившимся дыханием и остывшими остатками еды на столе. И почему я не злюсь? Почему тащусь от нее
