Ожившая надежда - Федор Егорович Конев
Даже удивилась, как легко это намерение далось. Пока собиралась, много было отваги, даже в автобусе ехала в полной решимости, но как вышла на вокзале, так присмирела и в растерянности побрела вдоль канала, который в этом месте вытянулся прямой линией. Очень ли обрадуется Корнеев ее приходу? Что ему до этих гостей? И так ее сомнения смутили, что Анна Семеновна присела на скамью из толстых брусьев без спинки и уставилась на уток.
С той стороны канала мама с малышкой бросали им куски белого хлеба. Утки налетали, хлопая крыльями, хватали, отплывали в сторону, глотали, задрав головы, и снова бросались за халявой. Вот же обжоры! Пора бы им на юг собираться, да не могут они отказаться от дармовой еды. Вот и остаются до поздней осени, пока канал не затянет льдом. Куда они потом деваются, Анна Ванеева не знала, но не любила городских уток. Неправильные какие-то, отступники от своей утиной породы. И не дикие, и не домашние.
Видимо, хлеб кончился, и мама с малышкой пошли дальше прогуливаться. Утки поплыли за ними, но скоро усекли, что зря утруждают себя, и отстали. Анна Ванеева отвернулась от них и уставилась на небо. Уже с неделю погода стояла исключительно солнечная, если и появлялось какое-то облачко на небе, то заблудшее, нарушающее порядок. За таким облаком и стала следить она от нечего делать, заприметив его на подходе к солнцу. Анна Ванеева загадала, что если солнце и облако сойдутся, то пойдет на встречу, а если нет, то не судьба, значит.
Да задумалась, а как вскинула глаза к небу, там облачка не оказалось.
- Боже ж ты мой! - воскликнула Анна Семеновна вслух.
Видать, рассеялось как дым и до солнца не добралось. Вот теперь и гадай, что делать? Она в большой растерянности поднялась и побрела вдоль канала по ущербленной дорожке в сторону шумной улицы, за которым теснились как бетонные глыбы многоэтажные дома. В одном из этих ульев жила в одиночестве старая знакомая, когда-то работавшая уборщицей в детском саду. Звали ее Людмилой, и было ей под восемьдесят лет. Если еще жива, навестит старуху, все не попусту приехала в город.
К тому же от нее можно позвонить Арсению. Вдруг он занят.
А Людмила та когда-то рассказала Анне, что ее семья оказалась под немцем в годы войны, родителей расстреляли, как советских активистов, а две сестры остались живы. Чтобы младшая сестра не умерла с голоду, старшая продала ее в батрачки. Приехали на санях двое мужиков в тулупах - очень страшными они показались девушке, выгрузили три мешка картошки и увезли Людмилу на хутор. Один из этих мужиков был отцом второго. Без тулупов они оказались не такими страшилами. Так вот младший стал жить с ней, спать в одной постели. Ей только исполнилось пятнадцать лет.
Теперь Людмила, будучи верующей, отмаливает в церкви свой грех прелюбодеяния.
- Да чем же грешна? - подивилась в свое время Анна.
- Как чем? Жила-то не в законном браке.
- За три мешка картошки купили, да еще и грешна!
- Может, за три. Может, какие деньги дали. Хотя какие тогда деньги были!
После войны сожитель все-таки расписался с ней, видимо, привык к тихой да проворной Людмиле. Подались они в город, там он устроился на работу, долго жили в семейном общежитии, а потом и квартиру получили, поскольку детей не было - однокомнатную. Теперь уже мужа не было.
Вот к этой Людмиле и шла Анна Семеновна.
Стены с выцветшими от времени обоями, один узкий диван, который, по видимости, и сдвинуть-то нельзя, тут же развалится, окно без штор - убогая комната. Но чисто и опрятно, все-таки весь век хозяйка работала уборщицей, оно и видно. Сама Людмила в тапках на босу ногу, в новой юбке и довольно кокетливой кофте приветливо смотрела на гостью.
- Хожу вот, красуюсь, - сказала она, и одернула руками кофту. - В церкви давали, да не постыдилась, взяла.
- Ну и правильно, - одобрила Анна Семеновна. - А я вот в городе оказалась и решила забежать.
- Выглядишь-то ничего. Справная. Хорошо устроилась?
- У меня ж там хоромы. Целый дом. Барыней живу. Мне б, Людмила, позвонить знакомому.
- Вона телефон. Только ты это… проводок подергай. Чё-то иной раз молчит. Ну, чё стоишь?
- Дай с духом собраться.
- Э-э, что ж это за знакомый такой, коль с духом собираться надо?
- Да уж вот такой.
Норовисто вздернув голову, будто приняв вызов судьбы, Анна Семеновна торопливо подошла к телефону, что стоял на тумбе в крохотной прихожей, и стала набирать номер, который успела заучить на память.
Людмила смотрела на нее округлившимися глазами, вытянув вперед шею, и была похожа, если б кто глянул сбоку, на вопросительный знак.
- Это Анна Ванеева, - отважно сказала в трубку бледная женщина, и вдруг лицо ее стало розоветь, хорошеть и прямо-таки засветилось изнутри.
На том конце телефонной линии Корнеев сразу поднял трубку, а как назвалась, ответил таким непринужденным тоном, будто и не было многолетней разлуки, а каждый день говорили они меж собой согласно.
- Ты где? - спросил он.
- В городе, - ответила она.
- Номер подписать надо, а он еще не готов. Так что отлучиться не могу. Приезжай в редакцию. Дорогу найдешь?
- Родной город еще не забыла.
- Это радует. Так жду?
- Не могу я.
- И почему не можешь?
- Думала, на улице повидаемся. Не одета я.
- Голая, что ли?
- Шутки у тебя, Арсений!
- А как иначе понимать - «не одета я»?
- В чем была в огороде, так и приехала, - придумала Ванеева. - Ясно тебе?
- Не в бальном платье? Ничего, переживу.
- Ну, хорошо, - согласилась Анна. - Меня пропустят?
- А кто посмеет задержать Анну Ванееву?
- Как тебя найду?
- Нижний коридор. В дверях метровыми буквами - «Главнейший редактор». Это я.
