Поздний экспресс - Дарья Волкова
Кулак с размаху ударяет в стену. Не больно. После привычно отработанных ударов тамишевари[5] – привычно.
Зачем нужно время?! Чтобы понять, что любишь, достаточно одного мгновения. Он знает – это так. Неужели нужна вечность, чтобы понять: любишь? Нет, не нужна. Если любишь, чувствуешь сразу. Значит, нет. Нет любви. Теперь уже костяшками в стену, до крови. Почему нет боли там, в тренированном кулаке? Почему вся боль там, в сердце? Пальцы не болят, лишь слегка онемели. Вот еще так же бы онемело сердце.
Она ему соврала. Он это почувствовал, но не хотел верить. А Люба подтвердила. Не хочет его видеть. Избегает. Прячется. Почему?
Виктор не мнил себя великим знатоком женской натуры – куда уж ему. Но был отчего-то уверен, что Наде с ним было хорошо. В том самом смысле… хорошо. Значит, не в этом дело.
Страшно не хотелось думать, что он для нее – просто один из многих. Сексуальный партнер на один раз, не более. Ужасно не хотел верить, что она такая. Нет, не может быть. Он думал, что для нее это так же, как для него – когда то, что происходит между двоими, сбивает с ног, лишает разума и дыхания, нет его и ее, есть они двое. Так для него и было. А для нее? Неужели нет? Неужели он был просто на один раз? Тот, с кем сегодня?
Кулак снова бьет в стену.
В этот раз немного больно, на обоях остается кровь. Но в душе больнее.
Или… или он все-таки напугал ее? Вот тем своим, первым… когда потерял контроль? Как быстро он забыл о том, каким был с ней. Непозволительно быстро забыл, спрятал под сладостью того, что было потом. Но ведь от фактов не спрячешься, они, как известно, вещь упрямая. Он взял ее силой, взял против ее воли, она не хотела, просила остановиться… Он остановился, в конце концов. Да только сделанного не воротишь. Нельзя отменить того, что он сотворил. Значит, она опомнилась, одумалась. И решила, что он ее недостоин.
Еще один удар в многострадальную стену.
Впрочем, стене всё равно. Ей не больно. Ему – очень. И болят отнюдь не разбитые в кровь костяшки пальцев.
На следующий день он пошел в парикмахерскую, которая находилась в его доме, и там работала чудесная девушка Иришка, которая стригла его пару лет. От стрижки Иринка получала совершенно эстетическое удовольствие, по-черному завидуя его волосам и довольно забавно облекая свою зависть в слова в процессе стрижки.
Когда он озвучил свою просьбу, Ира недоверчиво ахнула.
– Шутишь?
– Нет. – Он опустился в кресло. – Пару сантиметров оставь.
– С ума сошел – такую красоту состригать!
– Желание клиента – закон, – сказал Виктор спокойно.
– Зачем?
– Надоело. – Он пожал плечами.
– Витя, не дури…
– Ир, ты будешь стричь или мне пойти к другому мастеру?
– Дурак. – Ирина поняла, что спорить бесполезно, достала из ящика машинку. – Потом не пожалеешь? И что на тебя нашло?
– Сама догадайся, – буркнул Виктор.
Они встречаются глазами в зеркале. Ира качает головой, потом с тоской смотрит на его голову. И принимается за работу.
Было у них как-то раз с Иришкой. В тот день он был последним, поздним клиентом, а Ирка поссорилась со своим парнем. Вечер завершился у него дома.
Ира потом страшно раскаивалась, через пару дней поймала Виктора около подъезда и со слезами умоляла молчать об этом. Видимо, помирилась со своим парнем. Виктор, как мог, успокоил ее. Ему было тогда одиноко, ей – паршиво. Всего один раз, что и кому он будет рассказывать? На этом всё и закончилось.
– Готово! – Иринкин голос вторгается в его воспоминания.
Виктор посмотрел на свое отражение в зеркале. Не узнал себя. Просто незнакомый парень. За его спиной скорбно поджавшая губы Иришка.
– Ну?
– Мне нравится. – Он проводит ладонью по голове, непривычно жестко. Голова совсем легкая. Вот бы и ему стать таким… жестким, твердым. Или, наоборот, легким и безмятежным, как воздушный шарик.
– Ты извращенец, – вздыхает Ирина. – Такую красоту испоганили.
– Ира…
– Что?
– А ты со своим парнем случайно не в ссоре?
За его плечом Иришка складывает руки на груди.
– С Антоном мы недавно расстались. И даже если бы это было не так – фиг бы тебе что обломилось!
– Почему? Тебе же понравилось.
– Потому что… учитывая это… – Она кивнула на его коротко стриженную макушку. – И это… – Рукой указала на его перебинтованные пальцы. – Ты совершенно неадекватен!
Виктор пожимает плечами. Попытаться стоило. Хотя нет, не стоило и пытаться. Будто ему, после Нади, нужна какая-то другая… Выпендривается сам перед собой.
Дома он начал паковать вещи. Наде не звонил, она ему тоже. Послал несколько эсэмэсок, на которые она отвечала односложно или смайликами. Ну что ж, всё ясно. Предельно ясно. А он-то ломал голову, что делать с контрактом. Собирался ведь расторгать его, только не знал, как аккуратнее сказать об этом отцу так, чтобы ему голову не оторвали за ненадобностью. Столько сил было положено, а теперь вдруг… Но он и помыслить не мог, чтобы уехать от нее, если она его… «Если» не случилось. Всё. Точка.
Накануне отъезда все-таки не выдержал, позвонил. У нее завтра последний экзамен. Голос Нади уставший и виноватый.
– После экзамена увидимся. Обязательно, Вик.
Он это уже слышал. Завтра обязательно что-нибудь случится и помешает их встрече. Надя продолжает:
– Знал бы ты… Это реально самая тяжелая сессия за всё время. Надо отметить.
– Конечно. Ни пуха ни пера, Надюш.
– К черту! – засмеялась тихо она.
Да, именно туда он и отправится. Завтра. К черту, в ад, туда, где не будет ее.
* * *
Эта сессия едва Надю не доконала. Голова трещала, и отнюдь не от впихиваемой в нее с трудом информации. И потом вдруг, сидя на экзамене по дипломатическому и консульскому праву и глядя в окно, в яркий летний день, поняла: ничего она не придумает. Ничего нового. Кроме того, чтобы ответить ему тем же самым, что он чувствует к ней. Потому что оно в ней есть. Не три года, но есть. И вообще – всё это чушь, главное, что он есть у нее! А она есть у него. На ее лице расцветает мечтательная улыбка, не имеющая никакого отношения к сдаваемому предмету.
– Соловьева, судя по вашей улыбке, вы готовы отвечать?
Эх, скорее бы сбежать отсюда!
– Да, Геннадий Васильевич, готова.
– Тогда прошу.
Чудом вытянула на четверку. А теперь домой, в душ, переодеться и позвонить Витьке. Что-то он сам не звонит, замучила она его
