Измена. Найти свое счастье (СИ) - Аля Драгам
Когда мы заканчиваем с «обязательной» частью, психолог предлагает разобрать несколько случаев из её практики.
Я сама об этом просила, потому что после нескольких дней в больнице вдруг ясно поняла, кем бы мне хотелось стать. Психологом! Чтобы легко находить общий язык с людьми, чтобы уметь слушать, чтобы иметь возможность помогать попавшим в беду.
И мне хочется поделиться своими мечтами о будущем с Захаром. С нетерпением жду его прихода. Потому что больше ждать мне некого…
— Что ты думаешь об этом? — Марта Игоревна отвлекает от грустных мыслей и ожидания. — Какой совет ты бы дала?
Я перечитываю вводные данные и примеряю историю на себя. Мне становится неуютно во временной шкурке маленькой девочки, из которой родители лепили чемпионку по гимнастике, а их дочери хотелось петь. Всё закончилось ужасной трагедией — девочка получила травму на соревнованиях, не смогла вернуться в спорт, начала пить…
— Я, — начинаю и вдруг застываю, поражённая до глубины души. — Я не знаю.
Шепчу, продираясь сквозь спазм горла, на мгновение сделавшего меня немой.
Это ведь я… Из меня мама всегда лепила что-то, подходящее ей. Совершенно не интересуясь моими потребностями, моими мечтами.
— Нет, — мотаю головой, — знаю. Я бы посоветовала не слушать и понемногу готовиться к тому, что придётся уйти из такой семьи. Хотя здесь же вся суть в уже случившемся, да?
— Уйти? — словно не слыша моего встречного вопроса, Марта Игоревна прищуривает глаза. — И ты собиралась сбежать от своей мамы?
Помолчав, решаюсь открыться.
— Собиралась. Работала курьером в ресторане и копила деньги, только вот…
Развожу руками, показывая стены палаты. Мол, не накопила. Не успела.
— А Захар? Он не предлагал помочь?
Прикусываю губу, недоверчиво смотря на психолога.
— Он же помог.
— Всё это так странно, Лиза. Девушка сына такого человека и вдруг курьер. Неужели Одинцовы не могли предложить тебе место у себя?
Одинцовы? Я понимаю, что сейчас впервые слышу фамилию Захара, но она мне совершенно ни о чём не говорит.
— А что потом сучилось с той девочкой? — не найдясь с ответом, неловко перевожу тему.
Марта Игоревна явно недовольна. Это заметно по поджатым губам и пальцам, перебирающем странички. Но она никак не комментирует, только шевелит губами, перечитывая задачу, которую сама же мне подсунула.
— Отравилась, долго лечилась. Дальше не знаю, я не следила.
Мне жаль, что судьба сломанной девочки остаётся нераскрытой. Было бы здорово, если бы она избавилась от зависимости и смогла устроить свою жизнь. Это ведь в её руках.
— Ладно, Лиза, мне уже пора. И тебе тоже нужно время, чтобы собраться.
Мы встаём одновременно. Ежедневник падает из рук Марты, и я первой наклоняюсь, чтобы его поднять.
На раскрытой чистой страничке видна свежая запись: Одинцов. И много вопросительных знаков вокруг фамилии.
Прощаемся немного скомкано. Я нервничаю, чувствуя за собой вину. Это привычка, вбитая мамой с самого детства: если собеседник остался недоволен мной, значит, именно я сделала что-то не так.
— Расслабься, Лиза, тебе не стоит переживать. Мы же просто поговорили, — словно считывая мысли, Марта касается моих пальцев и забирает свою вещь. — Увидимся на днях. Ты не забыла график наших встреч?
Он у меня в выписке, но я на всякий случай переписала на листочек, который лежит на прикроватной тумбе.
— Помню, — выдыхаю, потому что чувство вины мне не нравится. Оно лишает той лёгкости, которая неожиданно появилась.
Все удивляются, почему я не бьюсь в истерике, а я… Я как будто освободилась от тяжёлого ярма и учусь дышать полной грудью.
Конечно, я думаю о маме. Но блокирую чувство жалости, воспроизводя её холодное выражение лица и резкие слова, когда тот мужик вытаскивал меня из машины.
Она знала, куда отправляла дочь. Знала и не попыталась остановить.
Проводив Марту, прохожусь по палате, собирая свои вещи. Их практически нет, поэтому у меня очень много свободного времени. Захар приедет только в два часа, а сейчас одиннадцать.
И я устраиваюсь на диване, который обычно занимает он, и включаю свой телефон. Его, как и мою сумку, забирали сотрудники полиции, но вернули мне.
Несколько секунд сомневаюсь, а потом всё-таки вбиваю в поисковую строку три слова.
Одинцов Захар Вадимович.
Смотрю на множество выпавших ссылок и кликаю по первой.
Глава 42
POV Захар Одинцов.
Уже тридцать минут я сижу в салоне машины на парковке перед клиникой. Папка с бумагами брошена на соседнее сиденье и мозолит глаза.
Щелчком откидываю окурок в приоткрытую форточку и наблюдаю за его полётом. Он теряется в жухлой траве, а мне хочется бросить туда же папку и «потерять» её вместе с напутствием отца.
Он не давит и принимает любое решение, только это выбор без выбора.
Я, конечно, могу встать в позу и отказаться, только какое будущее принесет такая позиция?
Отец подготовился. Он и без нашей с Лизой регистрации поднимет свой рейтинг. Инфоповодов миллион: спасение девушки, благородная помощь, борьба за справедливость. Специалисты очень красиво обставили случившееся, а закрытые комментарии только подогревают интерес электората.
Люди готовы идти за таким лидером, который доказывает делами.
Мне кажется, Юрьич счастлив подобному исходу и потирает ручки, предвкушая неплохой куш. В сумме с его наследством он сможет обеспечить себе прекрасную старость, прикупив домик на курорте и взяв молоденькую девочку на содержание. Сейчас это модно.
Да или нет?
Нет или да?
Нажимаю пальцами на глазные яблоки через веки и моргаю, восстанавливая зрение. Перед глазами сначала расплываются круги, а затем изображение становится чётким.
Мой план прост. Надо обговорить с Лизой. Если она готова, мы поедем и распишемся с ней.
Но я почему-то заранее уверен, что она сходу меня пошлёт с таким предложением.
Делать нечего. Засовываю папку в бардачок, скрутив в рулон. Она не помещается, и я психую. Примяв угол, умещаю в тесное пространство и, проверив наличие пачки сигарет в кармане, покидаю нагретый салон.
Осень набрасывается пронизывающим ветром и тяжёлыми каплями дождя. Они редкие, но крупные и какие-то серые, как и весь пейзаж.
Прикуриваю, чтобы отсрочить разговор. Затягиваюсь глубоко и выпускаю дым, глядя себе под ноги. Рисую носком ботинка неровный узор на опавших листьях, продумывая, с чего начать свои объяснения.
Наметив несколько вариантов, с сожалением делаю последнюю затяжку и тушу огонёк о край мусорки.
На одном дыхании поднимаюсь в отделение. Беру бахилы, надеваю их на мокрые подошвы. Они рвутся. Я психую.
Откидываю испорченные, берусь за другие.
— Не надо. Я уже вышла.
