Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки - Ирина Муравская
– Перестань меня лапать, и я тут же расслаблюсь.
Так её только это напрягает? Неохотно вытаскиваю пригревшуюся ладонь из-под её майки, примирительно вскидывая.
– Добро, ― жду, что она убежит, но нет. Просто переворачивается на бок и для удобства подкладывает под голову подушку, в конечном итоге оказываясь немногим дальше, чем была. Но теперь ещё и с возможностью прямого взгляда. Особенно притягательного в мягком полумраке толком не освещённой комнаты. ― Даже так? Тикать не собираешься?
– Я у себя дома. Это моя постель. Что я должна делать, в ванной от тебя запереться?
С сомнением кошусь на стеклянную перегородку без замков, за которой превосходно видно и сортир, и ванную.
– В данном случае, это тупейшая затея. Кто гений-проектировщик? У него внутренние комплексы? А если номер для супружеской пары, которая в ссоре, и мужику подрочить на сон грядущий приспичило? Куда податься? Никакого уединения.
Меня награждают долгим, протяжным вздохом.
– Почему ты такой…
– Озабоченный? Пошлый? Кретин?
– Грубый. Защитная реакция?
– Бери выше: натура дерьмовая.
– Не настолько, насколько пытаешься её таковой выставить.
– Ты разочаруешься, малая, но на деле я ещё хуже. Однако памятуя, что общаюсь с леди, как могу стараюсь быть душкой. Получается?
– Получается.
– Сарказм?
– Факт.
Скептически вздёргиваю бровь.
– Хреново ты людей знаешь.
– Я ― возможно. А вот у неё чуйка в разы лучше, ― кивают на собакена, мирно дрыхнущего последние четверть часа на моих ногах. Буквально. Улеглась сверху, свесив морду. ― Тебе ведь неудобно, но ты её не сгоняешь. А мог бы не терпеть.
– Я правильно понял: твой веский аргумент ― любвеобильная собака?
– Избирательно любвеобильная. Она побаивается людей. Ты бы видел, какой затравленной она была, когда я её подобрала. Тряслась, стоило руку протянуть. Будто ждала, что не гладить будут, а лупить.
Знакомая тема. Теперь понятно, чего она во мне нашла. Родственную душу учуяла. У меня тоже нервный тик с отрочества на агрессию ― бухой батя постарался на славу, взращивая рефлексы.
– Её просто кот твой достал. Сразу видно, кто главный в доме. Такой затерроризирует кого угодно одними зеньками.
Он и сейчас вроде дремлет, но нет-нет, да приоткроет глаз, смерив меня уничтожающим зырком. Всё жду, когда в любой момент прилетят острые когти. Отвечаю, такое чувство, что он спецом тянет, поджидая наиболее подходящего момента для атаки.
– А вот и нет. Бегемот её защитник, ― расплывается в улыбке Алиса. Бегемот. Охренеть, конечно, кликуха. Хотя этой жирной тушке подходит как нельзя лучше. ― Когда я их нашла по зиме, они лежали в обнимку. Грелись друг другом у мусорного контейнера: истощённые и замёрзшие. Жуткое зрелище, но невероятно трогательное.
– Так ты их обоих подобрала с улицы?
– С трудом. Бегемот шипел и ни в какую не подпускал, всю расцарапал, пока я его в пуховик заворачивала, но не оставлять же помирать буку. И разделять их было нельзя. Это они сейчас по отдельности, из-за тебя, а так всегда вместе спят.
Клёво. И почему я нисколько не сомневался в её стремлении помогать убогим? Видимо, сам по той же причине к ней тянусь: как бездомная шавка за спасительным куском мяса. Только со мной не прокатит вариант: приютить, обогреть и приголубить. Ни на одной лежанке не помещусь.
– Тебе скоро отчаливать в самостоятельную жизнь. Куда их приткнёшь?
– С собой заберу.
– В общагу животных не пускают.
– Тайком, значит, протащу. Выпрут, квартиру сниму. На улице спать будем, в конце концов, но вместе. Я их никому не смогу отдать, это ж предательство. Они ко мне привыкли.
"Забери меня с собой. Обещаю не грызть тапочки" хочется брякнуть, но вместо этого лишь грустно прицыкиваю.
– Мда, Чижова. Ничего у нас с тобой не получится. Помнится, я говорил, что ты меня не потянешь. Я ошибся. Это я тебя не потяну. Только утяну. На дно, а тебе туда не надо. Там нет ничего интересного, уж поверь.
– Тогда уходи, ― равнодушно пожимают плечами. ― Чего лежишь? Вставай и уходи.
– Не могу.
– Не можешь или не хочешь?
– Не могу. Даже если сейчас уйду, всё равно опять приду. Не завтра, так послезавтра.
– Тогда не уходи, ― к великому изумлению, Алиса придвигается ближе, свернувшись практически клубочком под моей подмышкой. ― Выключишь торшер, ладно? Спокойной ночи. Вкусно пахнешь, кстати.
Охренеть. Просто охренеть.
– Ты меня сейчас слышала, не?
– Слышала. Но мне в шесть утра вставать с Чарой на прогулку, так что я спать.
Охренеть дважды. Как стремительно мы перешли от "тебя не приглашали" к "ты вкусно пахнешь, оставайся".
– Ты где храбрости успела набраться, смелая девочка?
– А мне разве есть чего опасаться? ― бормочут приглушённо.
Охренеть трижды. Дать ей поджопник что ли? Тем более её попец так заманчиво отсвечивает. Буквально зовёт оставить на нём следы своего пребывания…
Но вместо этого лишь грустно отгоняю разбушевавшуюся фантазию и прижимаю малую поближе, утыкаясь носом ей в волосы.
– Для справки: у меня от тебя крыша скоро поедет, ― пахну я вкусно, значит. Да уж. А она в курсе, как пахнет сама? Пьянящей весенней свежестью, от которой кроет не по-детски… ― Пздц. Поздно. Уже тронулась.
В ответ тишина, но тут и говорить что-то излишне. Поэтому просто лежим. В полусидячем положении, прикрыв глаза, слушаю как Алиса долго ёрзает, стаскивает с себя тапки и нашаривает вязанный плед, укрываясь. У меня тоже сон не идёт, но не хочу рушить момент словесными пикировками. В тишине приятней.
Чижова засыпает первой: рваное дыхание постепенно становится тихим и размеренным. А вот у меня ни в одном глазу. Переизбыток мыслей в башке, неудобная поза и онемевшие конечности, которые в самом деле не очень благодарны тридцатикилограммовой тушке, навалившейся на покалеченное колено, не очень благотворно влияют на попытки расслабиться.
Второй час ночи пошёл, а я всё страдаю хернёй, оставив тщетные попытки отключиться и вместо этого разглядываю танцующие тени в полумраке так и не выключенного ночника. Играю светлой косичкой, пропуская её сквозь пальцы и никак не могу решить: уйти или не уйти? У меня ведь собственный номер стынет, но туда я хочу меньше всего. Никуда не хочу. Тут нравится.
Чувствую под боком шевеление и на мою грудь ложится тонкое запястье. Взгляд сам скользит от рукава с розовыми облачками к умиротворённо расслабленному личику, а оттуда на пухлые губки. Влажные, чуть приоткрытые и, теперь я это точно знаю, умеющие быть невероятно покорными. Искушение вновь помучить их, терзая и кусая, просто на грани фола…
Тпрууу.
Так, тормозим.
Высвобождаюсь из объятий, виновато
