48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория

Я поморщилась: — И тот же риск. Уже не можешь жить без этого ощущения?

Он горько усмехнулся. Должно быть, выражение моего лица было более чем красноречивым. — Может быть. С трудом представляю себя в каком-нибудь офисе, перебирая бумажки и отвечая на телефонные звонки.

— Шон тоже с вами?

— Нет, он всегда предпочитал ходить по земле. Займется чем сам решит. А что насчет тебя?

— Еще не думала об этом, — честно призналась я.

— Едем с нами, — совсем тихо произнес он, опустив взгляд, даже не подозревая, как сильно я надеялась услышать эти слова. Всего одна фраза, но она разогнала темные облака неизвестности, довлевшие надо мной последнюю неделю. Всё так здорово изменилось буквально за день.

Мы говорили о чем-то ещё, мало значащем, пока не навалился сон. И хотя Ник честно соблюдал дистанцию, его горячее дыхание все равно касалось моей обнаженной шеи, вызывая мягкий трепет.

Сейчас его брови не хмурятся, а губы едва приоткрыты. Положив локоть под голову, парень, пригревшись, спит.

Я гляжу на него и мысленно посмеиваюсь: угораздило же нас спеться. Гляжу и не знаю, что делать дальше. И наконец понимаю, что в этой череде неожиданных событий удивляет меня больше всего.

Ник спит.

Не было ни дня, когда, проснувшись, я видела его в кровати. Мучимый бессонницей, он слонялся ночью по дому, как зверь в клетке. От края к краю. Рисовал, тренировался, бегал, делал что угодно, лишь бы справиться с кошмарами. А сейчас даже не слышит, что я кручусь рядом.

Стараясь не потревожить, я медленно поворачиваюсь на спину, чуть отодвигаюсь и слезаю с постели.

Зайдя на кухню, обнаруживаю там растрепанного Кавано в футболке с очередной дурацкой надписью. Сегодня это «Keep calm and make love»*. Арт заключает меня в объятья, подняв над землей и пару раз встряхивает.

— Вы что, потолок белили? — спрашивает он, вытягивая из моих волос клок паутины.

— Вроде того, — улыбаюсь я и замечаю, что диван так и не был разобран. Кавано дежурил, давая нам возможность отдохнуть.

— Поставь ее на место, — безо всяких эмоций, вместо приветствия рявкает Клара и толкает по столу стакан сока. Арт ловит его рукой. — Надеюсь, девочка, ты голодна. Потому что такая тощая, смотреть больно, — добавляет женщина, отвернувшись к плите.

Я присаживаюсь к столу, вокруг которого расставлены четыре стула, совершенно разные, но что необычно, каждый с изъяном. У одного не хватает рейки на деревянной спинке, другой черный, офисный, кренится в бок, словно подвыпил, а в двух табуретах заменены ножки.

— Может, вам помочь? Но вопрос растворяется в ароматах кухни, оставшись без ответа.

Через пару минут в комнату входит заспанный Ник, и я тут же опускаю взгляд на так вовремя появившуюся передо мной тарелку. Три поджаристых блинчика, политых джемом. Они выглядят настолько аппетитно, что даже не хочется рушить эту идеальную картинку. Как из рекламы по телевизору.

— Клара, спасибо вам, — говорю я, отламывая кусочек и тихо вздыхая от удовольствия. — Это лучшие блинчики в моей жизни. — На этот раз я действительно не лукавлю. Ведь это самый замечательный завтрак из всех, что я помню.

Наслаждаясь вкусом, я протягиваю руку к кружке и запиваю горячим кофе.

— Ты уже в третий раз так делаешь! — вскидывается Ник.

— Как? — В недоумении я разворачиваюсь, вопросительно на него глядя.

— Берешь мою кружку и пьешь из нее, как будто из своей собственной.

Я едва сдерживаю улыбку. — Тебе что, кружку жалко?

— Нет, но она же моя. Или тебе не известны такие вещи как личное пространство?

Артур откидывается на спинку старого стула и довольно улыбается. Клара замирает со сковородкой в руках. — Кажется, они снова собачатся, — говорит она, подкладывая племяннику добавки.

— Для них нормальное состояние, — отвечает Арт. — Переживать надо, когда они вдруг перестанут. По-моему, это прелюдия такая — трепать друг другу нервы.

Я бросаю быстрый взгляд в сторону этих двоих, и остаток завтрака демонстративно дуюсь. Из принципа.

Когда мы заканчиваем, Ник встает и, наклонившись, произносит: — Нужно смотаться в город, взять билеты. Пообещай никуда отсюда не уходить, ладно, — а потом неожиданно накрывает мою ладонь своей. — Не отходи от Арта.

За все время, что лицо Ника было скрыто под длинной челкой, я и не замечала, насколько ласковыми могут быть его глаза. Синий — холодный цвет. Но почему-то в этот момент он кажется теплым. Я не знаю, играет он сейчас на публику или действительно делает это от сердца, потому что в его голосе слышится беспокойство, но киваю и говорю: — Обещаю, — и неожиданно для себя самой добавляю: — Пожалуйста, возвращайся скорей.

-

* Надпись на футболке Артура "Keeр calm and make love" является неким мемом на британский лозунг времен 2 мировой войны, ее можно перевести как "Сохраняйте спокойствие и… занимайтесь любовью".

Корвус Коракс. Закрытые материалы

[ЧЕРНОВИК] КОМУ: Письмо себе <[email protected] >

ДАТА: 15 июля, 2011 22:53 PM

ОТ КОГО: <[email protected] >

ТЕМА: Без темы

Здесь никто не пишет нормальные дневники, чтоб как в кино — улечься на живот и строчить о любви тошнотворно-розовой ручкой с пушистым зайцем на конце. Хотя я ни за что бы не держала эту пошлость в комнате. Но все же это лучше, чем кретинские лабораторные журналы.

Сейчас я зла. Очень зла.

Потому что Хейз завел интрижку. А когда он так делает, то всегда выкидывает какую-нибудь глупость. Вспомнить хотя бы лето 2010, в котором он сломал ключицу, решив блеснуть жокейскими навыками перед заводчицей лошадей. Я уже молчу, что каждый раз, возвращаясь со свидания, он недвусмысленно благоухал.

Не то, чтобы я была против его женщин вовсе. Просто Хейз единственный, с кем я действительно могу поговорить, и когда в его жизни появляется очередная идиотка, длительность нашего совместно проводимого времени падает, как гемоглобин у голодающего. Похоже, мне стоит писать поменьше отчетов. Ибо шутки у меня ни к черту стали.

Все началось с безобидного вопроса: — Считаешь, она станет гладить тебе рубашки, Вальтер?

Весь последний год я обращалась к нему исключительно по второму имени. Было в его мягком, слегка протяжном звучании что-то такое аристократичное, подходящее характеру Хейза.

Имя важно, повторял он. А еще, что имя Рейвен мне подходит. У меня на тумбочке до сих пор хранится фотография, где я сижу на постели с черным вороном на руке. К тому времени я провела в Лаборатории около полугода, но так как едва очнулась после наркоза, детали помню плохо. Хорошо впечатался в память только взгляд доктора — изможденный после суток без сна. В тот день мы вместе придумали название для программы, записав его маркером на воздушном шарике. «Корвус Коракс» — в мою честь. Девочки, которая станет первой.

— Считаешь, я буду обсуждать это с тобой? — Сняв халат и повесив на крючок, он уставился на телефон в моих руках, и, судя по взгляду, что-то в этой ситуации ему явно не нравилось. Может, то, что телефон был его, а руки моими? — Лучше расскажи, что нового.

— В мире или в лаборатории? — саркастично уточнила я, ведь он знал, для меня эти понятия равноценны. — Из коридоров все также несет хлоркой и лимонами, пациенты по большей части живы, персонал по большей части недоволен. Зарплатой, естественно. Все как обычно.

Хейз улыбнулся уголками губ и, пару раз махнув в воздухе пальцами, приказал слезть с его стола, на котором я сидела со скрещенными ногами, чего нельзя делать по понятным причинам. Субординация. Кое-кто вечно боялся, что поползут слухи, но я не верила в эти глупости. Всем здесь глубоко друг на друга плевать. При посторонних я обращалась к нему исключительно по фамилии, никак не выдавая нашей дружбы. Хотя, может, люди и замечали, что я могла спрашивать что-угодно, заранее зная — он ответит, но виду не подавали.