Наше шаткое равновесие - Мария Николаевна Высоцкая
— Он-он, — вздрагиваю, слыша голос Мураса.
— Потрудитесь не вмешиваться. Я не с вами разговариваю, молодой человек.
— Отчего же? Мне очень интересно, особенно когда дело касается моего ребенка, — он стоит в развязной позе, руки в карманах, на лице это непробиваемое выражение.
— Это немыслимо.
— Андрей Станиславович, выдвигать постановления суда у вас выходит куда лучше, чем общаться с родственниками.
— Да что ты знаешь, мальчишка! — папа повышает голос, он явно на пределе.
— Мурас! — ору, чтобы он прекратил его провоцировать.
— Мурас? — отец хмурится.
— Пап, я все объясню. Только не здесь. Давайте уйдем.
— Это невежливо, милая, — встревает мама.
Боже, как глупо. Все это очень глупо.
— Ты задержал маньяка, дело которого мне передали на днях, — вновь оживает голос отца.
— Возможно.
— Интересное дело.
Я замираю, папа изучает дело, но не в курсе, что я чуть не стала жертвой… как это? Бросаю взгляд на Игоря. Он скрыл это? Зачем? Не понимаю…
— Мурас… — отец прищуривается, а потом, подцепив маму под локоть, уходит прочь.
— Что это было?
— А на что похоже?
— Ты скрыл обо мне.
— Тебе от этого только лучше, поверь. Да и без тебя там доказуха стопроцентная, биоматериалы, рост — все совпадает.
— Почему?
— Потому что если всплывет, что ты дочка судьи и причастна к этому, то без огласки дело не оставят. Проблем прибавится всем, а мне это не нужно, у меня и так работы по горло. Твоему отцу, думаю, тоже.
— Она твоя жена? — сама не понимаю, как переключаюсь на эту тему.
Говорю тихо, чтобы Полина не услышала, хотя она уже занята рассматриванием рыбок в аквариуме.
— Я же говорил, почти бывшая. Мы в процессе развода.
— Не сложилось? — приподымаю бровь.
— Это сейчас самая важная тема?
— Это чисто женское любопытство. Так как?
— Как тебе удобней. Поехали отсюда, блевать охота от этих рож.
Издаю смешок и, взяв Полину за ручку, иду к выходу. Мурас идет следом, и мне чудится, что едва касается моей талии. Чудится…
Мы выходим во двор ресторана, направляясь к его машине. Запахиваю шубу, придерживая Полину за капюшон пуховичка.
— Давай, обезьянка, забирайся, — Игорь открывает заднюю дверцу авто, протягивая Поле руку.
Кресла у него нет, но выяснять это сейчас я не хочу. Да и толку от этого ровно никакого. Полина устраивается на сидении, а я почти добираюсь до своего, как из главного входа вылетает женская фигура.
Боже, скандала все же не миновать. Алка мгновенно оказывается рядом, выплескивая свое шампанское мне в лицо. Я дико зла, но мне все равно смешно. Вытираю ладонью щеки как раз в тот момент, когда Игорь загораживает меня собой.
— Ты с ней? Опять с ней?! Как ты мог, я же… я же, — орет, — я была рядом, когда она потрахалась с каким-то наркоманом на твоих глазах! Я бегала вокруг тебя, я тебя из всего вытащила! Мой отец… а ты? Ты! — смеется. — Шлюха, — пронзая меня ледяным, затравленным взглядом, — шалава. Она нагуляла эту девчонку, а когда прижало, притащила к тебе. Ты идиот, Мурас! Полнейший.
— Рот закрыла.
Он говорит это таким тоном, что мне самой становится страшно. А еще… еще я не верю в то, что она говорила.
Получается, он… он видел, в ту ночь он был там. Нет! Не может быть, то есть он же был с ней. Он же…
Не понимаю, ничего не понимаю! И от этого голова начинает раскалываться. Меня трясет. Тело не слушается. Я чувствую свои слезы. Они соленые, но я чувствую лишь их горечь.
— В машину сядь, — почти насильно заталкивает меня в открытую дверь, — а ты…
Дальше я не слышу. Полинка что-то бормочет, она явно испугалась. А меня заклинило. Я словно покрылась льдом.
Игорь садится в машину почти сразу. А вот Алла продолжает стоять посреди улицы в одном платье. Ее лицо перепачкано тушью и слезами.
Опускаю глаза, боясь на него посмотреть.
— Полина, не плачь, иди к папе, — он вытаскивает ее с заднего сидения, сажая к себе на колени, и прижимает ее голову к своей груди. Что-то шепчет на ушко. Я вижу это расплывчато.
— Не буду плакать! — Кнопка говорит это громко, а на личике расцветает улыбка.
— Договорились, — возвращает ее обратно и заводит машину.
Когда я все же решаюсь посмотреть в лобовое стекло, мы едем по проспекту, в сторону нашей квартиры.
— Я туда не поеду, — говорю тихо.
— Чего? — недовольно.
— Отвези меня к подруге. Туда я не пойду. Не могу, — повышаю голос.
— Тихо, Поля уснула.
— Не могу, Игорь. Не могу там.
— Все, хватит ныть. Поехали ко мне.
— Что?
— Не потащусь я ночью через весь город к этой твоей. Как там?
— Дарине.
— Во-во.
Он зол, но скрывает это под маской спокойствия. Киваю и не говорю больше ни слова. Если после случившегося и услышанного сегодня мне придется ночевать там, где меня чуть не убили, я окончательно тронусь умом.
А вот когда мы паркуемся, я понимаю, что скорее сумасшествие мне грозит здесь. Это же та самая квартира. Его квартира.
Поднимаюсь на второй этаж, но меня словно протаскивают через кусты терновника. С болью и кровоточащими ссадинами.
Я словно в трансе снимаю шубу и на подкашивающихся ногах бреду в ванную. Я прекрасно знаю, где она находится.
Поля спит. Игорь вытащил ее сонную и прямиком понес в спальню.
Пока он укладывает спать нашу дочь, я реву взахлеб, смотря на свое мерзкое отражение в зеркале. Мне противно от самой себя. А еще я почему-то полностью уверена, что тот Алкин выпад пятилетней давности — спектакль. Сейчас я вижу это четко. А тогда, в том состоянии, в том непомерном отчаянии я не понимала ничего. Совсем.
