Десять (СИ) - Романова Наталия

— Я хочу развестись.

— И зачем это тебе? — в сотый раз взбесилась Юля.

Развестись? Зачем? Сделать ещё одну женщину на Земле несчастной? Оставить ещё одного ребенка без ежедневного общения с отцом? Чтобы… что? Жениться на ней, Юле? Что это принесет им двоим? А их детям? Очередной виток неизбежных разочарований?

— Мне отвратительна мысль, что напыщенный индюк, этот Евгений Павлович, — «Павлович» Юра практически выплюнул, — подбивает к тебе клинья. Я не хочу делить тебя не с кем. Не могу делить.

— А я вот могу, уже много лет делю тебя. Смотрю, как ты просиживаешь часами в отделении, отслеживая состояние жены. Наблюдаю, как ты целуешь её. Представляю, как ты занимаешься с ней любовью, с такой невероятно тонкой, хрупкой, как стеклянная ваза. Я делю тебя много лет, и тебе придется!

Она злилась, обижалась, зная заранее, что это продлится до первого звонка, сообщения, вздоха. До пересеченных случайно взглядов, намека на поцелуй, до невозможного: «Пупс, люблю тебя, люблю, хрустальная!»

Юлия впустила в свою жизнь Евгения осторожно, едва приоткрыв дверцу, с тревогой глядя на него, как на мужчину. Он был галантен, хорошо воспитан и терпелив. Не настаивал на сближении, но твердо, хоть и ненавязчиво «гнул свою линию»

Постепенно ей становилось комфортно с Евгением, так, как, пожалуй, было только с Симоном. Не приходилось прятаться, стыдиться этих отношений, еще не перешедших на новый уровень.

Юля понимала, что не сможет вычеркнуть из своей жизни, и главное из сердца Юру. Каждая клетка в её теле, нейронная связь в головном мозге, нервное окончание в организме — всё было подчинено ему.

Не дойдя до дверей главного корпуса, она уже знала, если его нет на работе — это ощущалось, словно огромный многоэтажный пузырь из пустоты. Все её естество, каждый атом тянулся к нему, неважно, где и при каких обстоятельствах они встречались. На квартире для постыдных украденных встреч или общем коридоре больницы. Все, что хотела в такой момент Юля — прижаться и никогда не выпутываться из объятий, ставших родными.

На годовой юбилей с момента назначения в большой дом Евгения были приглашены все заведующие и ведущие специалисты областной больницы, среди которых была Юлия Владимировна и Юрий Борисович. Это была вечеринка с размахом, широкий жест руководства.

— Юлия, я не могу предложить тебе синее небо или поле ромашек, я не готов к фундаментальным отношениям, но мы близки по духу, в первую очередь, а это очень хороший задел на будущее. Уверен, в интимном плане у нас тоже не возникнет проблем. — Женя говорил мягко, придерживая в танце изящную руку Юли с фужером вина. — И прости, но я могу дать тебе официальные отношения, сколько бы они не продлились, в отличие от Юрия Борисовича.

— Что?

Юля резко отпрянула, бросила взгляд в сторону, где вдалеке стоял Юра и говорил что-то своей жене — невероятно худенькой, словно школьница.

— Тихо, тихо… — Женя бережно придержал напрягшуюся Юлю. — Никто не знает, по сей день воспринимают тебя, как талантливую студентку, а его, как друга семьи твоего отца, так что никто не замечает, и не заметит. Просто я человек новый и ваше взаимодействие очевидно. Не стоит стыдиться, все мы не идеальны. Но он женат, а я — нет. Он чужой муж. Чужой. Муж. Подумай, Юлия.

Юлия долго бы сомневалась, думала о словах Жени, если бы не вышла на широкую террасу, где через высокие окна разглядывала ночь и отблески бассейна.

— Хих, — услышала она женский голос, переливчатый как колокольчик.

— Олька, ты безумная!

Голос был слишком знаком, парализовал, выбивал дух, нокаутировал — звуком поцелуя, видом высокого мужчины, привычно подстраивающимся под маленький рост своей спутницы…

— Простите, — только и пробормотала Юля, прежде чем вернуться в дом.

«Чужой муж»

«Чужой»

«Муж»

Сколько таких моментов нежности или страсти случалось у её любовника? Не с ней он засыпал, просыпался. Не с ней делил тишину утра, пока ребенок не проснулся. Не её щекотал, прикусывал, когда маленький сын забирался в родительскую постель. Не ей поправлял шарф зимой, выбирал юбку на лето. Не с ней делили все те моменты семейной жизни, которые были знакомы Юлии. Вспоминались теплом, отчаянной жаждой сохранить, присыпать пудрой взаимности, улыбками, смешками в губы.

Всем тем, чем был для неё Симон, тем, чем не мог стать для неё Юрий.

Не ей он улыбался. Не к ней мог подойти не таясь. Сквозь неё он смотрел при встрече. Её он целовал до потери дыхания, стоило лишь переступить порог квартиры, часто не доходя до кровати, брал тут же, в прихожей, отдавая больше, чем получал.

— Я согласна, — только и сказала Юлия Жене в тот вечер.

Евгений был терпеливым, деликатным любовником, он любовался ей, как делал это Симон, поощрял, как поступал Юра. Он никогда не настаивал на близости, если видел отрешенное настроение партнерши. Однако, всегда достигал нужного результата — порозовевшей шеи, мерцающего взгляда на удивление красивых глаз женщины в его постели и жизни.

Если он замечал внезапное исчезновение Юли, то делал вид, что ничего не происходит. Как и Юлия сделала вид, что ничего особенного не произошло, когда получила букет из восьми роз и одну на следующий год, лишь усмехнулась собственному цинизму.

Ложь стала частью её жизни ровно восемь лет назад. Превратилась в частью её, пропитала саму Юлю, и её окружение, которое упорно делало вид, что ничего не происходит.

По истечении времени она спокойно приняла охлаждение Евгения, максимально вежливо, с легкой улыбкой расставила точки над i. Предпочла остаться друзьями с действующим руководством. Из связи с Женей она вынесла откупные: звание кандидата медицинских наук и место заведующей отделения, самого молодого за всю историю областной больницы.

Юля смотрела куда-то перед собой, вдаль, сквозь большой стеллаж с книгами, справочниками и аккуратными стопками нужных ей историй болезни.

— Очень интересно…

Юля подняла взгляд на голос, увидела Юру.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел посмотреть, как ты паникуешь.

— Тебе нужно за сыном ехать.

— Я помню. — Юра ухмыльнулся, так всегда происходило, если Юля напоминала ему о его ребенке.

— Зачем ты зашел, увидят… — нахмурилась Юля.

— Вряд ли, никто не рискнет зайти, зная, что ты здесь паникуешь и занимаешься самоедством.

Юра прошелся по кабинету, остановился у стола, возвышаясь над сидящей Юлей

— Я не занимаюсь самоедством. Всем известно, как я стала заведующей.

— Все знают, что ты достойна этого. Всем известно, сколько личного времени, сил ты тратишь на это отделение. Ты готова в буквальном смысле разбивать лбом чиновничьи преграды, когда речь идет о твоих пациентах или отделении — это известно всем далеко за пределами больницы, как и то, что ты квалифицированный специалист, грамотный, целеустремленный и талантливый. Ты заслужила это место.

— Каким местом, только… заслужила.

— Этим… — Юра легко провел по Юлиным вискам. — Этим… — Он поцеловал Юлю в лоб, легко забирая неуверенность, гнетущее чувство стыда. — Пупс, ты как никто заслуживаешь, подойди сюда. — Он указал на столешницу рядом с собой, отодвинулся, как бы пропуская, давая проход.

Так она и сделала, села на стол, чтобы позволить Юриным рукам командовать под её халатом. Гладить бедра с внутренней стороны, внешней, пробираться под трикотаж белья. Надавливать на известные ему точки, вынуждая понимать, что никто и никогда не сможет быть с Юлей вот так.

— Могут зайти. — Юля посмотрела через плечо Юры на прикрытую дверь.

— Значит, так тому и быть, — спокойно ответил Юра, словно отдавал их судьбу на волю случая.

Развел ей ноги, приподнял бедра, снимая с Юли белье, холод столешницы не остудил пыл. Юля слишком давно не была с Юрой, кажется, три вечности подряд. Приспустил брюки хирургического костюма с себя, тут же, не думая, не затягивая, резко вошел, успев лишь приглушить губами отчаянный женский стон.

Они двигались ритмично, синхронно, слаженно. Отпустили на волю неуверенность, ревность, сторонние связи, взаимные обиды. Делились любовью в чистом, концентрированном, незамутненном виде. Слизывали кончиком языка капельки пота, прикусывали почти до крови, стонали от наслаждения, позабыв, где находились здесь и сейчас.