Первый и последний (СИ) - Орлова Екатерина Марковна

Я смеюсь над таким описанием, глядя на то, как Пьер прикрывает глаза, когда рассказывает. Словно заново проживает эти мгновения. И я радуюсь, что прямо сейчас Дейв снимает то, что рассказывает Пьер, потому что это бесценные мгновения, которые добавят в наш фильм живости. Именно такие откровения сделают атмосферу в фильме.

— Что ответил твой отец?

Пьер распахивает глаза и широко улыбается.

— Он сказал, что я готов стать виноделом.

— Правда?

— Да. С тех пор я работаю вместе с ним. Понятное дело, больше никто не давал мне пробовать вино, пока я не достиг сознательного возраста. Но знаешь, тот вкус… Он как будто поставил клеймо на моем языке. Ни один другой вкус даже самых изысканных вин, я так надолго и так четко не запоминал за свои сорок лет. Но тот вкус я помню так, словно это было вчера.

— Ты пробовал это вино после?

— Конечно, и не раз. Но знаешь, как оно бывает? В детстве чувствуешь острее и все имеет совсем другой вкус. Потому что наши рецепторы еще не избалованы изобилием. Это вино невероятно вкусное и изысканное, но оно больше никогда не будет настолько потрясающим, каким показалось мне в детстве.

Я киваю, потому что согласна с каждым его словом. Мы выходим из ряда и перемещаемся за полосу виноградника. Перед нами открытое пространство, вдалеке видно заходящее солнце, а сразу за рядом стоит небольшой столик, который накрыт на две персоны. На столе свечи в стеклянных колбах, нехитрый ужин и, конечно, бутылка вина. Перевожу взгляд на Пьера, а он ласково улыбается, глядя на меня.

— Поужинай со мной, Долли.

Я оборачиваюсь на Дейва, который, подмигнув мне, сворачивает аппаратуру, тихо раздавая указание своим помощникам. Снова поворачиваюсь к Пьеру и киваю. Он провожает меня за столик, помогает присесть и мы приступаем к ужину с видом на закат.

— Расскажи о себе, Долли, — просит он.

— О, ты все видишь и так, — с улыбкой отвечаю я. — Это моя работа, моя жизнь. То, чем я дышу и чем живу.

— Замужем за работой, да? — спрашивает он, подмигивая. А я невольно потираю большим пальцем уже невидимую полоску на безымянном пальце. Она загорела вместе с остальной кожей еще в Португалии. Я попросила своего адвоката отправить Дрю документы о разводе еще пару месяцев назад, но Дрю отказался их подписывать. Адвокат предлагал через суд, но я ответила, что улажу это, когда вернусь в Штаты.

— За работой, да, — твердо отвечаю я, потому что не хочу никого посвящать в подробности своей личной жизни.

— Никогда не хотелось остановиться?

— Ты имеешь в виду перестать снимать? — Он кивает, внимательно рассматривая мое лицо. — Нет, не хотелось. Когда я перестану, то, наверное, умру. Я дышу своей работой.

— Я тебя очень хорошо понимаю.

Взгляд Пьера меняется. Он ставит локти на стол и задумчиво потирает указательным пальцем полную нижнюю губу, рассматривая меня, как заманчивое блюдо, которое хочет попробовать после ужина. Я не была с мужчиной уже… господи, да до хрена времени не была, и это мой личный рекорд со времени старшей школы. Я привыкла, что у меня всегда есть сексуальный партнер, который удовлетворяет мои аппетиты. Потому что, чего греха таить? Я люблю секс и нуждаюсь в нем почти постоянно. Нуждалась. До. Именно так. Моя малышка, которая решила покинуть маму, разделила мою жизнь на До и После. Так вот До я много думала о сексе и постоянно его хотела. А После я как будто онемела. Словно в моем теле разом выключили все нервные окончания, которые отвечают за сексуальное удовольствие. И теперь, глядя на Пьера, я мысленно подбираю слова, чтобы, не обидев, сказать ему, что десертом будет все же гастрономическое лакомство, а не мое тело. И заведомо знаю, какое разочарование прочитаю в его глазах.

Глава 33

Дрю

— Как она? — спрашиваю негромко. Я прислонился к бетонной стене и прикрыл глаза, готовясь представлять все, что происходит с Долли.

— Вчера француз сделал еще одну попытку затащить ее в постель.

Я крепко сжимаю челюсти, чтобы не сломать что-нибудь рядом со мной.

— А она? — голос сиплый, я едва выдавливаю из себя слова, боясь услышать ответ.

— А она снова его отшила, — послышался ответ, после которого я шумно выдыхаю. — Через час мы вылетаем в Италию.

— Когда возвращаетесь?

— Три недели. В Италии будут проходить съемки только на одном винограднике. Продюсеры немного сократили съемки, у них какие-то проблемы с бюджетом. Так что мы отснимем еще одну семью, а дорабатывать будут уже в ЛА.

Где-то за грудиной ноет и давит. Я не видел Долли полгода. Осталось подождать всего три недели, но как же мучительно долго приходится ждать, когда ожидаемое уже вот-вот должно случиться. Я всегда был терпеливым и таким остался. Но Долли творит со мной нечто невероятное. С ней я становлюсь дерганым и очень нетерпеливым, мне хочется сорваться и бежать навстречу ее самолету.

Долли думает, что я покинул ее дом и вернулся к себе, сдавшись. Она считает, что я ничего не знаю из того, что происходит с ней в этой поездке. И как же сильно она ошибается. Мне даже не пришлось умасливать преданного Дилана, чтобы он сливал мне информацию о ней. Он сам сказал, что все будет рассказывать и делать для того, чтобы она вернулась ко мне. Потому что считает ее поступок идиотским.

Когда я вернулся с работы и посмотрел в сочувствующий взгляд Дины, то сразу понял, что что-то не так. Я вбежал в спальню, в которой после выкидыша все время пряталась Долли. И что я там нашел? Да, точно, идеальный порядок, который никогда не поддерживает моя жена, и записку. Длинную такую, написанную практически неразборчивым почерком Долли. Она там долго распиналась о том, как сильно я ей не подхожу, какая женщина мне нужна и что это не она. Дура! Какая же она идиотка, раз считала, что для меня счастье в детях! Я рвал и метал. Допрашивал Дину, сто раз пытался набрать номер Долорес. Со своего телефона, с телефона Дины. На ее звонок Долорес не отвечала, а мой номер просто заблокировала.

Она не сказала, куда уехала, поэтому я звонил Адаму и разговаривал с Тришей, я нашел номер телефона матери Долли и ее отца, но никто не знал, где она. Тогда я позвонил Дилану, но он тоже сбросил звонок. А потом еще раз и еще. И только спустя несколько часов я получил от него сообщение: «Эта тупица со мной. Мы только что вышли из самолета в Порту. Я позвоню, как доберемся до места». И с тех пор он звонит. Не каждый день, но пару раз в неделю точно. Мне хочется, чтобы он каждый час сообщал о том, что с ней происходит, но это невозможно. Поэтому я просто мирюсь с тем положением дел, которое есть.

Дилан не предатель, он просто считает, что Долли не права. Она может быть счастлива со мной, и таким же сделать меня. Ей нужно лишь пережить произошедшее и идти дальше, не оглядываясь. Я ревновал всякий раз, когда ДиДи рассказывал о том, как в каждом городе, куда они приезжали, обязательно находился мужчина, который проявлял к моей жене внимание. Я несколько раз порывался прыгнуть в самолет и прилететь к ней. Напомнить, что она несвободна. Не потому что по документам замужем, а потому что я не отпускал ее. И не отпущу. Больше нет. Не теперь, когда я знаю, как колотится сердце в ее присутствии, и как чувства могут наполнять меня, выплескиваясь наружу при каждом движении. Я, может, превратился в сопливого ноющего придурка, но мне плевать. Я люблю свою малышку До и ради нее готов проползти голым телом по битому стеклу, только бы она была рядом.

Мы прощаемся с Диланом и я набираю другой номер.

— Миссис Стэтхэм, добрый день, это Дрю Нортон.

— А, мистер Нортон, здравствуйте. Рада вас слышать, — звучит мелодичный голос на другой стороне.

— Скажите, пожалуйста, есть какие-то сдвиги по нашему делу?

— Простите, но пока вынуждена вас разочаровать. Подходящей кандидатуры не было. Но я почему-то уверена, что непременно будет. Не волнуйтесь на этот счет. Сколько у нас времени?

— Три-четыре недели.