Кэрри Браун - И всё равно люби
Мальчик подъехал еще ближе к их машине, колени двигались, продолжая толкать педали, спина прямая. Было еще слишком темно, чтобы можно было разглядеть его лицо, но, когда он проезжал под фонарем, Рут поймала отблеск его волос, контур плеч и непроизвольно отметила изящество посадки. Ему, наверное, столько же лет, сколько и ей. Он промчался мимо их машины, но Рут успела уловить мерный шорох шин по обочине. Мальчик что-то насвистывал – показалось, тонкий звук скользнул ей в самое ухо, коснувшись ее, как дыхание касается щеки.
Она обернулась и взглядом поймала последний кадр – мальчик приближается к повороту и скрывается в темноте переулка. Все. Больше его не видно.
Снова выпрямив спину, Рут продолжала глядеть на пустую улицу. Она знала, что они с отцом опять приехали куда-то, где, чего бы ни обещал ей отец, надолго они не задержатся, – так было множество раз. Они так и останутся здесь чужими, как были чужими везде.
На дальнем конце улицы, где сходились кроны деревьев, в просветах поблескивала вода и низко висело небо.
Рут заранее знала – и теперь повторится все то же самое, случавшееся уже столько раз: что-то едва начавшееся внезапно оборвется, остановится, когда однажды отец придет домой и сообщит ей, что они уезжают.
А мальчик на велосипеде развезет почту и вернется домой. Наверное, прислонит велосипед к стене гаража, от которого пахнет машинным маслом и удобрениями. Снимет пустую сумку, висевшую наперевес, и закинет ее за плечо. А дома мама приготовит ему завтрак – яичницу с ветчиной, а может, что-то другое. И улыбнется ему, когда он появится на пороге. Может, у них есть птичка в клетке, поет, наверное… И пахнет кофе, а на подоконнике расцвел цветок, в темном окне видно его отражение.
Позже, и годы спустя, Рут часто думала, какой же странной оказалась их первая случайная встреча, когда Питер наткнулся на нее, не заметив ее в темной машине, – в то мгновение они оказались совсем рядом, но не подозревали об этом. Через несколько лет, а потом на долгие годы, они сплетутся друг с другом в браке. Но в то утро между ними был океан, не меньше. Их встреча – хотя, возможно, это и встречей-то назвать нельзя – была краткой, мгновенной и совершенно случайной. Питер на велосипеде проехал так близко от нее, что она могла протянуть руку и коснуться пальцами его ноги, но, конечно, она этого не сделала.
Как же непредсказуема и капризна наша жизнь, думала она потом. И все же в ней вроде бы нет заданных линий, вымеренных отрезков и дорожек? Питер верит в Бога, верит, что вся их жизнь пронизана высшим смыслом, предназначением. Рут в этом уверена менее, особенно в участии Бога в их судьбе. Но ведь до чего искусно устроен мир, люди, ничего не ведая, безмятежно движутся навстречу друг другу, среди расписных декораций – будто актеры на сцене, – удивляясь спецэффектам – снегопад и ливень, рассвет за окном, грохочущий вдали гром. Во взрослые годы ей лишь однажды довелось летать на самолете, и все время пути она не могла оторвать глаз от пейзажа внизу. Чем выше поднимался самолет, тем нереальнее казался мир внизу. Если мир так велик, то как же может быть, что ее тропинка, петлявшая такими причудливыми зигзагами, вдруг прошла как раз через ту точку, где обитал Питер?
Январским днем четыре года спустя после той первой случайной встречи – которая, собственно, и встречей-то не была, – когда Атлантический океан после зимнего шторма весь кудрявился белыми барашками, Рут и Питер шли по пляжу по самой кромке берега. Они были в тяжелых пальто, в шапках, надвинутых по самые уши. Рут крепко обхватила себя руками, спрятав под мышками ладони в рукавицах. Они шли, и Питер рассказывал ей о буре, которая двигалась к ним. Ее называют «атлантический стригаль», говорил он. Рут смотрела, как он размахивает руками, изображая гигантские перемещения воздушных масс, огромного фронта, шедшего на них с востока, от канадской части Скалистых гор, и устремлявшегося прямо сюда, на юг, к Новой Англии, по пути набирая влагу из встречного теплого воздуха, плывущего со стороны Мексиканского залива.
Им было по шестнадцать лет, и они гуляли вот так уже несколько недель, но ни разу не коснулись друг друга. Иногда они останавливались – Питер бросал в воду что-то попавшееся на пути, – деревяшку, ракушку или старый башмак, выброшенный прибоем. Рут стояла рядом, восхищаясь его движениями, его длинными ногами, мускулами на руках, взъерошенными ветром волосами.
Потом Рут думала, что, наверное, дело в снеге – в тот день вдруг повалил снег: на песок, на океан, небо и вода смешались – и скрыли их от всего мира, так и получился их первый поцелуй. Тем холодным снежным днем не разобрать было, где заканчивается небо и начинается вода. Когда они наконец остановились и повернулись друг к другу, Рут заметила снежинки у Питера на ресницах. За его спиной разливался океан, а горизонт исчез. Губы Питера, коснувшиеся ее холодной щеки, губ, шеи, были очень теплыми. Он снял перчатки, взял ее лицо в свои руки, и она почувствовала, какие горячие у него ладони.
Но тем первым ранним утром, когда Питер крутил педали, все дальше удаляясь от нее, ничего этого Рут, конечно же, не знала – ничего не знала ни о том, при каких странных обстоятельствах они встретятся с Питером, ни о том, как они потеряют, а потом снова обретут друг друга.
Мальчик по имени Питер просто растворился в предрассветной тьме, и Рут вскоре заснула, скрючившись над подлокотником в отцовской машине, припаркованной под деревьями.
Взошло солнце, и она проснулась, моргая. Рядом зашевелился отец, солнечные лучи, скользнув между листьями деревьев, упали ему на лицо. Он забормотал что-то, прикрывая рукой глаза. Потом посмотрел на Рут.
– Ну давай, пойдем зайдем, – сказал он и сел, надел очки.
При дневном свете дом оказался невыразительной оштукатуренной лачугой с поросшими сорняком клумбами по обеим сторонам коротенькой дорожки, ведущей к крыльцу. Сбоку нависал куст сирени с пыльными листьями. Рут остановилась прочесть объявление, приколотое к стволу дерева: сегодня вечером на пляже устраивается фейерверк. Она и забыла – сегодня же Четвертое июля! О, да ведь сегодня будет просто невероятное торжество, если учесть еще и недавнюю капитуляцию Германии!
Вслед за отцом Рут подошла к крыльцу, спрятавшемуся под буйно разросшейся калиной, которая подозрительно загудела, когда Рут задела ее чемоданом. Она поспешила отскочить – должно быть, тут где-то осиное гнездо.
Ключ отцу прислали по почте, мебель в доме уже была – они всегда снимали жилье с мебелью. Едва шагнув в переднюю, Рут сразу поняла, что это за дом. Как и предыдущие их обиталища, это был дом недавно ушедшего старичка или старушки. Их дети – обычно это были выросшие дочери, которые, Рут была в этом почти уверена, инстинктивно не одобрили бы их с отцом образ жизни, – предварительно прошлись по дому и забрали все, что представляло собой ценность или было им памятно, оставив лишь выцветшие покрывала, матрасы с грязными разводами, протертые до дыр занавески с прозрачными заплатками – точно опавшие листья, – заляпанные кастрюли и сковородки и затхлый запах и запертые комнаты.
