Елена Свиридова - Возвращение из ночи
Услышав звонок, Маша подбежала к двери, открыла ее и увидела Ромку с букетом голубых васильков.
— Привет! — весело сказала Маша.
— Привет! Это тебе! — он протянул ей цветы.
— Ой, спасибо! — она взяла букет, стала искать, во что поставить. — Да что же это, у папы ни одной вазы в доме нет!
— А ты подари ему, — сказал Ромка.
— А что он с ней делать будет? Вот я уеду, и никто сюда больше цветов не принесет!
— А куда ты уезжаешь? — спросил Ромка.
— Куда — домой! Мама сегодня из командировки возвращается. Я бы, правда, еще здесь пожила, мне, честно сказать, отца оставлять жалко. Он какой-то потерянный, да и кто присмотрит за ним, кроме меня?
— А ты за ним хорошо присматриваешь? — улыбнулся Ромка.
— Конечно, я ему два раза суп сварила, три раза рубашку погладила! Книги в порядок привела, а то валялись в пыли, как попало! Это он думает, что опекает меня, а на самом деле все наоборот. Но ничего не поделаешь, мама уже звонила, у них договор. Днем Дмитрий Сергеевич ее в аэропорту встретит, а вечером я должна быть на месте. Слушай, а может, я цветы с собой заберу, все равно ведь сегодня не вернусь сюда?
— Это уж ты как хочешь. Ну что, готова? Пойдем?
— Пойдем. Ты говорил, это недалеко...
— Пешком минут двадцать. Прогуляться не против?
— Конечно нет.
Они вышли на улицу и бодрым шагом направились в сторону набережной. Над ними весело светило весеннее солнце, вокруг во всю зеленели деревья, ожившие после долгой зимы.
Маша засунула руку в карман своей рокерской куртки, вытащила сигарету, закурила. Движения ее были резкими, порывистыми. Ромка подумал, что со стороны, наверное, Машу многие принимают за мальчишку, да и сам он до сих пор относился к ней как к младшему приятелю, с которым легко и приятно общаться, не надо ничего из себя изображать... Такой славный, немного угловатый подросток, лишенный кокетства и фальши.
С тех пор, как Анна исчезла из его жизни, он вообще перестал обращать внимание на девушек. Сколько их проходило мимо него, когда он стоял на Арбате со своим мольбертом! Некоторые останавливались, и вместо того, чтобы заказать портрет и заплатить деньги, начинали кокетничать с ним, а он словно и не замечал этого... Они были для него всего лишь натурой, потенциальной возможностью заработка, он не видел в них ничего, кроме лица, рук, спрятанного под одеждой тела... Он не умел, как Анна, разглядывать за всей этой внешней оболочкой скрытую загадочную сущность, он не стремился в каждой проходящей натуре обнаружить бессмертную душу! Люди вообще почему-то мало его интересовали. Нельзя сказать, чтобы он был излишне прагматичен, скорее, это было проявление юношеского максимализма. Он был верен своему единственному идеалу, он был влюблен в одну Анну, влюблен не только как в прекрасный образ, но и как в женщину... Но эта женщина никогда не принадлежала ему! А другие — они просто для него не существовали. Иногда, правда очень редко, случайным натурщицам, разгуливающим по Арбату в поисках приключений и позирующим ему, удавалось увлечь его за собой и добиться физической близости. Он оказывался в чьей-то чужой квартире, в чьей-то постели, но эти случайные короткие связи не оставляли в его душе никакого следа. Он уходил не прощаясь, с ощущением горечи в душе и стыда за самого себя, не договаривался о следующей встрече, будто переспал с проституткой. Правда, от него ничего особенного и требовали. Что можно взять с симпатичного, молодого, хорошо сложенного, но явно нищего художника? В общем, в его жизни давно ничего не менялось.
Внезапно чистое голубое небо стремительно стали затягивать набежавшие облака, от порывов ветра зашелестели ветки деревьев, редкие крупные капли дождя ударили о землю, прибивая пыль.
— Не холодно? — спросил Ромка.
— Ни капли! — ответила Маша. — Я вообще никогда не мерзну!
Он подумал, что эта славная девчонка все хорохорится, строит из себя взрослую, независимую, а на самом деле она такая маленькая, беззащитная... Ему вдруг захотелось оберегать ее, заботиться о ней, он сам поразился странному своему желанию, снял куртку, набросил ей на плечи.
— Да не надо! Мне правда не холодно! — сказала Маша.
— Ничего себе не холодно, смотри, нос уже посинел!
— Ты что? Правда? — испуганно спросила она.
— Конечно правда! — засмеялся Ромка, глядя на Машу, гордо вышагивающую рядом с ним под дождем, и почувствовал вдруг такую щемящую нежность, что замер от удивления. Нет, это не было ностальгией по исчезнувшей Анне, это было что-то совсем другое.
Он остановился, взял Машу за руки, развернул к себе. Она оторопело поглядела на него.
— Погоди, не шевелись, — прошептал Ромка. — Я должен это запомнить!
— Что запомнить? — спросила Маша сердито.
— Вот это... — он осторожно тронул рукой ее промокшие волосы, — капли воды на твоих волосах, словно роса на траве...
— Да что, у меня трава на голове растет? — возмутилась Маша.
— Ага, — засмеялся Ромка. — Мне надо запомнить, чтобы твой портрет написать, понимаешь?
— Это еще зачем? У меня уже есть один портрет, я тебе показывала!
— Знаю. У Анны свой почерк, свое видение. Она пишет то, что видит внутри, а я люблю форму, люблю ее красоту...
— Ты что, хочешь сказать, что у меня красивая форма?
Ромка рассмеялся.
— Да я не это имел в виду! Я говорил о художественной форме.
— Ах, вот оно что... — произнесла Маша с легкой обидой.
— А вообще ты очень красивая! — вдруг заявил Ромка, словно сделав внезапное открытие. — Тебе никогда не говорили об этом?
— Нет... — ответила Маша смущенно.
Ромка смотрел на машины волосы, покрытые каплями дождя, на ее совсем юное лицо с тонкими правильными чертами, на ее маленькую руку, сжимавшую букетик намокших васильков, и в его душе нарастала волна давно утраченного и почти забытого чувства. И, уже почти не отдавая себе отчета в том, что делает, он обнял ее, осторожно прижал к себе и стал целовать ее мокрые волосы, лицо, губы.
Маша не вырвалась, не оттолкнула его, она словно оцепенела в его руках, а потом робко ответила на его поцелуй. Ромка, опомнившись, отпустил ее, она поглядела на него с испугом и сказала.
— Ты что, сошел с ума?
— Наверное! — рассмеялся Ромка, по-дружески обнимая ее за плечи. — Ты уж меня прости, ладно!
— Ладно, пошли! — Маша взяла его под руку, — можешь считать, что уже простила! Только пожалуйста больше так не делай...
— Никогда? — тихо спросил Ромка.
— Конечно, никогда! — возмущенно произнесла Маша и вдруг остановилась и каким-то странным, совсем не мальчишеским взглядом поглядела на него.
Ромка улыбнулся и снова поцеловал ее... Потом они долго еще стояли обнявшись и продолжали целоваться прямо на виду у случайных прохожих, торопливо пробегавших мимо, чтобы скрыться от непрекращающегося дождя, который Ромка и Маша совсем перестали замечать...
Джек, работавший теперь консультантом в одной из ведущих психиатрических клиник Москвы, сразу стал пользоваться огромной популярностью среди своих пациентов, их родственников и друзей. Чтобы не шокировать посетителей своим вызывающим видом он совершенно изменил имидж, отрастил волосы, носил теперь на голове аккуратный бобрик, его верхнюю губу украшали тонкие изящные усики, которые приводили женщин в особый восторг и побуждали к особой откровенности. Правда, некоторые пациентки начинали соблазнять его прямо в кабинете, но он строго придерживался правил профессиональной этики и умудрялся соблюдать дистанцию в отношениях даже с самыми активными и настойчивыми дамами. В итоге о нем заговорили как об очень умном, тактичном и необычайно проницательном психоаналитике, способным буквально за два-три сеанса выводить пациентов из тяжелой депрессии, снимать любой стресс, восстанавливать психическое равновесие и вообще творить чудеса.
В этот день он закончил прием немного раньше обычного и собрался уже отправиться домой, но вдруг увидел, как медленно приоткрылась дверь и в нее просунулась взлохмаченная голова его друга.
— Ты что мнешься? Входи! — приветливо сказал Джек.
Белов нерешительно вошел в кабинет, сел и нервно закурил.
— Ну и видок у тебя! — воскликнул Джек. — Ты хоть в зеркало смотришься иногда?
— Зачем? — вздохнул Белов. — Теперь я совсем один, даже Машки нет, опять переехала к Наталье... Зачем мне смотреть на себя?
— Для профилактики... — пояснил Джек. — Очень полезно наблюдать динамику собственной деградации! Статью написал?
Белов мрачно помотал головой.
— Митька говорит, ты можешь мне какие-нибудь таблетки выписать... Что-нибудь от депрессии...
— От депрессии? — Сощурился Джек. — Да сейчас тебе, по-моему, уже не психиатр нужен, а нарколог, — Джек сочувственно посмотрел на друга и продекламировал нараспев:
За окном собака воет,
Гложет черный депресняк...
Черный кот когтями роет
Мою душу просто так...
Нет, не кот, а кошка злая!
Глаз зеленый так горит!
