Паскаль Лене - Последняя любовь Казановы
Срочно вызванный хирург пустил ей кровь, но эти манипуляции ни к чему не привели. Мадам де Фонсколомб лежала без сознания, не шевелясь и почти не дыша. Через полчаса Полина привела доктора, процедуру вновь повторили, но, увы, с тем же успехом.
Тем не менее Джакомо не терял надежды, поскольку когда-то был свидетелем подобного апоплексического удара у некоего сеньора Брагадена, имевшего вполне благополучный исход. Правда, мсье де Брагадену было тогда всего пятьдесят, и, несмотря на свою болезнь, он обладал очень крепким телосложением. Душа же мадам де Фонсколомб еще даже до этого прискорбного события, казалось, держалась на ниточке в своем физическом теле. Такая же слабая связь была у нее и с остальным миром.
Во второй половине дня состояние больной оставалось неизменным. Два раза появлялся доктор: осторожный эскулап заявил, что из-за слабости старой дамы нет никакой возможности сделать еще одно кровопускание или применить какое-либо из средств, обычно им прописываемых. В данном случае он считал, что следует предоставить события их естественному ходу, и поскольку стоит хорошая погода, постоянно держать открытыми два больших окна, чтобы больной было легче дышать. Казанове ничего не оставалось, как только согласиться с таким ненасильственным и осторожным лечением, хотя он и подозревал, что в своих действиях доктор руководствовался лишь тем предположением, что мадам де Фонсколомб навряд ли доживет до следующего утра.
Полина выказывала самую трогательную заботу о своей госпоже и ни на секунду не отходила от ее постели. Она не сводила с нее глаз, словно боялась, что, если хоть на мгновение покинет старую даму, та тут же угаснет.
Наступила ночь. Мсье Розье зажег свечи и принес бульон, хлеб и бутылку вина, но Полина есть отказалась. Аббат Дюбуа дремал в своем кресле у изголовья старой дамы. Тонка же испытывала такой страх при виде больной, что ей запретили появляться в комнате, тем более что от нее там не было никакой пользы. Полина даже выдала ей полдуката, чтобы та поужинала за общим столом.
Сразу после полуночи ушел к себе Розье. Аббат Дюбуа продолжал по-прежнему спать в своем кресле. Полина заверила Казанову, что сама присмотрит за своей госпожой, пообещав тут же предупредить его, если что-либо будет происходить. Но Казанова ответил, что и думать не может о сне, ведь мадам де Фонсколомб в любую минуту может умереть.
– Я восхищаюсь вашей заботой, мсье, и вашей преданностью особе, с которой вы знакомы столь непродолжительное время.
– Я знаю ее гораздо лучше, чем вы можете предположить, – произнес в ответ Казанова. – Я был знаком с ней гораздо дольше, чем даже думал сам.
– И в самом деле создается впечатление, что вы прекрасно понимаете друг друга во всем, будто вышли из одной формы.
– Как раз этого мы никогда не узнаем, – заговорщически ответил Джакомо, – поскольку наша жизнь уже почти окончена, и эта форма, возможно, и в самом деле одна для нас двоих, уже давно разбилась.
Полина довольно долго молчала, с любопытством глядя на сидящего напротив нее пожилого человека. И наконец произнесла:
– Я понимаю, почему мадам де Фонсколомб прониклась к вам такой дружбой, и прошу вас, если можете, простить мою заносчивость и дурное поведение. Вы меня научили, по крайней мере, одной вещи, мсье. Оказывается, вполне можно быть умным и глубоким человеком и при этом практически не считаться с другими людьми, полагая их деятельность ничтожной, а творения бессмысленными. Хотя, на мой взгляд, такой подход приносит немало неприятностей, и посему мне искренне вас жаль.
В ответ на эти слова, тронувшие его своей непосредственностью, Казанова лишь улыбнулся и ответил, что его не стоит жалеть, поскольку в своей жизни он не провел ни одного дня, не любя или не будучи любимым, а в его глазах единственно любовь придает чему бы то ни было смысл.
Незадолго до рассвета у мадам де Фонсколомб к голове прилила кровь, ее бросило в жар, а потом начались ужасные судороги. Тут же с криком ужаса проснулся аббат, в то время как Полина и Казанова изо всех сил старались удержать больную. Содрогания были настолько яростными, что, казалось, хрупкие кости старой дамы могут не выдержать и сломаться.
– Я уверую, если Бог спасет ее! – невольно вырвалось у Полины.
Однако приступ длился не более минуты и, несмотря на свою пугающую силу, имел самые благотворные последствия. Сразу после этого больная успокоилась, легко задышала и уснула спокойным и крепким сном.
Джакомо вновь вернулся в кресло, а Полина стала приводить в порядок постель и белье своей госпожи.
Потом молодая женщина снова устроилась напротив Джакомо, который улыбнулся ей и, снимая нагар со свечей, произнес немного насмешливым тоном:
– Ночь закончилась, Полина, и, похоже, с сегодняшнего дня мы можем считать, что Бог существует.
– Как существовал вчера, – изрек аббат, поднимаясь, чтобы отправиться спать, – и как будет существовать завтра.
– Новый день приносит новые заботы, – в тон Казанове ответила Полина, вновь обретая способность к насмешке.
– И как будет существовать отныне и во веки веков, – не обращая на нее внимания, договорил аббат.
Мадам де Фонсколомб вышла из оцепенения поздним утром, пробормотав перед этим бессвязные слова, как бывает, когда человек разговаривает во сне. Потом она совсем пробудилась, совершенно недвусмысленно выразив при этом свое изумление тем, что еще жива. Полина тут же бросилась к кровати. Она схватила руки больной в свои и, покрывая их поцелуями и слезами, благодарила судьбу, которая вернула ей ее дорогую госпожу.
– Благодарите лучше Небо, тем более что этой ночью вы обещали это сделать, – произнес приблизившийся к ним Казанова.
– Если хотите, пожалуйста, – ответила Полина, мешая смех со слезами. – Кто бы ни был кредитором, я охотно признаю этот долг!
Вскоре мадам де Фонсколомб уже смогла выпить немного кофе. Но она так ослабела, что Полина должна была помочь ей, поддерживая голову и следя за тем, чтобы больная не опрокинула содержимое чашки на себя. После этого старая дама снова заснула глубоким сном.
Полина и Казанова остались сидеть возле нее. Они не покидали мадам де Фонсколомб в течение всего дня, поскольку боялись нового приступа или другого опасного развития болезни. Все это время они провели, болтая, как старые друзья или как отец с дочерью. Прошедшая ночь, если так можно выразиться, была для них путешествием, которое они проделали вместе, длительным плаванием на лодке, когда они были вынуждены постоянно встречаться, стараясь при этом не сталкиваться. За это время они прониклись уважением друг к другу, поняв, что оба способны испытывать человеческие чувства, несмотря на усилия, которые обычно прилагали, чтобы обоюдно их скрыть.
