Катажина Грохоля - Гарантия на счастье
Но по порядку.
Ханна лежит на диване, укутавшись одеялом, я читаю Маркеса, потому что он мне нравится, и объяснять этого я никому не собираюсь, и одновременно переключаю каналы, потому что вот-вот по телевизору будут прогноз погоды передавать. Вдруг Ханна кладет календарь на живот и говорит:
— Доминик… Тебе правится имя Доминик?
И как раз в это время на экране картинка с дождем, я делаю громче и слышу:
— В связи с приближающимся циклоном…
— Эй! — Ханна перекрикивает диктора. — Ты меня слышишь?
— Конечно, слышу, — говорю, — подожди секунду — погода.
— Ветер умеренный…
— Доминик — хорошее имя, — продолжает она сообщение о ветре. И я не слышу, сколько прогнозируют градусов на завтра.
— Не знаю, сколько градусов.
— Сейчас покажут. Тебе не нравится?
— Что? — сбит с толку.
— Ну, имя Доминик?
А в Сувалках тридцать два градуса.
— Хорошо, что мы не живем в Сувалках, посмотри, какая там жара, — отвечаю я. — Сейчас конец лета, не припомню такой жары. Жаль, конечно, что у нас будет дождливо и холодно — всего шестнадцать градусов.
— Я не об этом говорю, а о Доминике. Говорю о Доминике!
— О каком Доминике? — спрашиваю я, потому что никого с таким именем не припомню.
— О каком, о каком? Ну, например, о нашем сыне!
Боже мой, я едва не упал. У нас же нет сына! Это значит, что… Пресвятая Дева, если у нас нет детей, а она говорит о нашем сыне, значит… Нет-нет, не может этого быть! Но я ведь не кретин! Что делать?
Впадаю в панику. Ханна снова берет календарь, я бросаюсь к ней:
— Ханна, ты же ничего не говорила!
— Ты мне загораживаешь, — отвечает она. — Подожди, ты загораживаешь, передают прогноз на выходные!
Господи, я только узнал, что стану отцом, а она о погоде!
Но как? Когда? Мы же предохранялись, и, кроме того, такое решение должно быть продуманным! А она со мной это не обсуждала! Значит, брак? До смерти? Ребенок? А я совершенно к этому не готов! Вдобавок меня ставят перед свершившимся фактом! Так не делают! Но я всего этого не выскажу, она только разнервничается. Об этом нужно поговорить серьезно, позже, когда она остынет, к тому же я не представляю, как к этому приступить…
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Вот я тебе и говорю… Имя Доминик тебе нравится?
Не знаю, что ответить. Я потрясен, да, самое подходящее слово — потрясен.
— Нравится ли мне? Необычно…
— Доминик… — повторяет Ханна.
Не хочу я никакого сына! Или дочери! Не сейчас! Не сегодня! Когда-нибудь в будущем, разумеется, но не сегодня! НЕТ, НЕТ, НА ПОМОЩЬ!
И кроме того, что еще за Доминик? Не очень красивое имя. Совсем не сокращается.
— Нет, пожалуйста, только не Доминик, — ворчу я, поскольку мне кажется, что она будет тронута, объяснится и так далее. Начать с имени — хорошая возможность поговорить с парнем, который влип в историю с ребенком.
— Почему нет? Красивое имя.
Сажусь рядом с Ханной на диван и с волнением беру ее за руку:
— Красивое, но я предпочитаю какое-нибудь другое… более простое. Представь себе сокращение от этого имени…
— Доми…
— Доми! Домой!
— Ой, ну что ты за человек! — Ханна переворачивается на диване, одеяло падает на пол. У нас ужасно холодно, а в этих Сувалках — Африка. — Дети сейчас не гуляют во дворе… Не придется его так звать… Что ты предлагаешь?
— Какое-нибудь такое…
— Например, какое?
— Не знаю… Анджей…
— И у него будут именины в Анджейки?
Вот черт! Беру пульт, делаю звук тише, потому что голова опухла, и говорю первое, что приходит в голову:
— Вряд ли у Анджея могут быть именины в Миколайки…
Ханна откладывает календарь, прижимается ко мне и мечтательно смотрит в потолок. Да еще и улыбается!
— Миколай… красивое имя…
— Я не говорил «Миколай», я сказал «Миколайки»… — поправляю я.
— Как это не говорил? Я же слышала… — Ханна не настроена выяснять отношения.
Встаю и иду на кухню. Открываю холодильник и достаю водку. Она уже давно у нас стоит, осталась после какой-то вечеринки. Мы водку не пьем, но сейчас я себе наливаю полрюмки и выпиваю залпом. Из спальни раздается радостный голос:
— Принеси мне сок… черносмородиновый… О, вот и капризы начались.
Нет, так не делают.
Союз не должен быть таким. Одно дело — попробовать вместе пожить, посмотреть, как это будет, сделать, так сказать, прикидку или что-то в этом роде, другое дело — женитьба, ребенок. Так попасться! Конец свободе!
Наливаю себе еще. Я в шоке, но, в конце концов, я же мужчина.
— Сейчас принесу! — кричу я и запиваю водку водой из-под крана. Перевожу дыхание. Мне приходит в голову, что я не мерзавец и должен выйти из этой ситуации как настоящий мужчина, а не как негодяй.
А пеленки? И тому подобные вещи? Наша чудесная спальня превратится в комнату для ребенка? Который будет орать по ночам? А потом носиться и все хватать, как ребенок Яцков? Конец жизни вдвоем? Ведь мы же еще не успели друг друга узнать как следует, и уже ребенок! Мы же вместе всего три года! Нет, это не по мне.
С другой стороны, я человек ответственный. Признаю, конечно, признаю. Буду платить алименты… и прочее… ну, кроватку и эти, ну… распашонки, пожалуйста, готов. В то же время Ханна — чудесная женщина, и что я ей скажу: «Ну ты и размечталась»? Не могу же я вести себя как последний мерзавец. Не знаю, что делать. Надо как-то успокоиться, но я не в состоянии это сделать.
Беру черносмородиновый сок и несу Ханне.
— Спасибо, милый, — говорит.
— Хочешь бутерброд?
— Мы же только что обедали.
— Ну а я себе сделаю, — говорю я таким тоном, словно и не был поражен громом.
Возвращаюсь на кухню. Наливаю водки. Не выношу ее, но она помогает. Вот я уже не такой взвинченный. Пью воду из чайника.
Ребенок… Ну что ж. Мои родители тоже наверняка не согласовывали друг с другом этот вопрос. Я родился через семь месяцев после их свадьбы. Это, видимо, у нас семейное… Нужно пожениться по-быстрому, так, что ли?.. Я мог бы и хуже влипнуть… Например, с Габрысей, подружкой Ханны. Как подруга она чудесная, но как жена — ужасная.
Все не так трагично. Ханна — красивая и умная… Может, и не стоит так паниковать? Когда-нибудь у нас все равно появился бы ребенок. Наверное. Ну, предположим. А с другой стороны, ребенок — крошечное существо, и первое, что он произносит, — это «папа».
Стоило мне об этом подумать, я сразу как-то глупо себя почувствовал. Нужно было еще налить. Мальчик… маленький, копия — я… Хотя было бы лучше, если бы он походил на Ханну… она красивее, чем я, но я тоже ничего. Вместе играли бы в машинки, разбирали двигатель… Я научил бы его водить машину. Отлично будет ездить… Если рано начать. Дети все с лета схватывают… И английский сразу, с пеленок…
— Что ты там делаешь?
— Бутерброды! — кричу я и делаю еще один глоток. Ну, мальчик — это совсем неплохо. Да и девочка хорошо. Девочки вообще очень любят отцов. Может, даже больше, чем матерей. А откуда ей известно, что будет мальчик? Ведь пол ребенка можно определить только на каком-то там месяце… А-а, она от меня скрывала. Боялась раньше сказать…
Это нехорошо. Ведь о таких вещах отец должен узнавать первым, а не последним, как какой-нибудь дурак.
Ну, сначала мальчик, потом девочка. Так даже лучше. Лучше, если у нее будет старший брат, опора в случае чего, да и вообще. Не даст ее в обиду и так далее. Только чтобы разница в возрасте не была очень большой, это важно. Это надо как-нибудь деликатно Ханне объяснить. Ну, и потом этот тяжелый период. Когда жена Рафала была беременна, он постоянно говорил: «Такой тяжелый период». Прихоти, настроение и все такое прочее. Нужно будет как-то заботиться о Ханне и ребенке.
Я немного успокаиваюсь. Важно, однако, принять мужское решение. Еще одна рюмка, я иду в комнату.
— Ты пил! — с возмущением говорит Ханна.
— Да.
— Один? — удивляется она.
Почему женщины удивляются? Живи хоть сто лет, не поймешь. Такое событие, а она удивляется!
— Знаешь что, и мне налей, — говорит она и переключает каналы.
— Ты шутишь! — разнервничался я.
Еще не хватало ребенка споить! Нельзя! Ни курить, ни пить, здоровое питание, возможно, какой-нибудь вид спорта, я даже знаю несколько полезных упражнений. Она, наверное, захочет, чтобы я ходил с ней в школу будущих мам, ну и что? Рафал ходил, говорит, можно пережить, пожалуйста, я тоже могу, а она мне о водке!
— Это совершенно исключено. Я против того, чтобы ты пила.
— Так, значит? Тогда я сама себе напью. — Ханна отбрасывает одеяло и поднимается с дивана.
— Только через мой труп! — кричу я, но вовремя спохватываюсь — нельзя кричать на беременную женщину, мать твоих детей. — Ханночка, я не хочу, чтобы ты пила, сделай это ради меня, — говорю уже спокойно.
Она смотрит на меня как на кретина, садится, берет меня за руку:
— Что с тобой?
Как это, что со мной? Я только узнал, что вся моя жизнь в руинах, то есть, я хотел сказать, претерпела изменения, а она спрашивает, что со мной! Такого ни в одном справочнике «Как воспитать в себе мужчину» не написано.
