Аглая Оболенская - Исполни волю мою
Девушка перешла от книг к дереву на подоконнике. Оно росло в квадратной невысокой плошке, а между корнями его расположились настоящие деревенские домики, колодец, длинный забор и лавочки с качелями. Всё было собрано из спичек, покрашено в различные цвета и покрыто лаком. На лавочке сидела крошечная женщина, поджидающая мужа. Возле неё стояли два ведра из серебряной фольги и коромысло поверх них. Негодник-муж вертался с рыбалки на автопилоте. Его корпус под углом шестьдесят градусов накренился вперёд, но на ногах несчастного удерживала удочка, зацепившаяся за ставенку. Самым большим чудом в композиции были дети. Один из них катался на качелях, вытянув ножки и крепко-крепко вцепившись в нитяные поручни. Другой бесстрашно заглядывал в колодец, на полкорпуса исчезнув в его глубине. Третий и четвёртый, кубарем сцепившись, валялись на земле у дома.
— Как тебе удалось вырастить настоящее карликовое дерево? — Аня потрогала пальчиком шероховатый ствол.
— Это целое искусство. Называется "бонсай". В Японии бонсай олицетворяет собой соединение неба и земли — микрокосмос в маленьком кусочке природы. Мне его подарили уже готовым и я постепенно научился за ним ухаживать: подрезать стихийные побеги, периферийные корешки и общую корневую массу. Мы подружились…
Аня следила, как напряжение лицевых мышц Романа смягчается, на худых щеках прорисовываются остатки милых ямочек — трогательные морщинки. Она вспомнила разговор с Марком о том, что в их доме нет животных из-за опасности всяческих бацилл и сердце её дрогнуло при виде беззаветной дружбы дерева и человека. Аня резко отвернулась, боясь выдать предательские слёзы и хрипловатым голосом спросила:
— А домик и людей тоже подарили?
— О нет! Они — плод коллективного труда. Дом и забор мы строили из спичек вместе с отцом. Братец делал грязную оформительскую возню: всё это красил и лачил. А наша мама Лилечка, как Господь Бог, из глины и пластелина лепила людей. Ювелирная работа! Знаешь, я думаю, своим добросовестным трудом она реабилитировала память о своей тёзке Лилит, вздорной подружке праотца Адама.
— Которую Бог снова превратил в кусок глины?
— Да. И Еву сотворил уже из Адамова ребра…
Аня и Ромка засмеялись в полсилы, словно заговорщики. Его смех был похож на сухой постукивающий кашель, высокий лоб собрался в гармошку. Аня не сразу догадалась, что это связано с проснувшейся внутри него болью. Она оборвала смех улыбкой, но Ромкины глаза на лету остановили её сочувствие. "Я знаю, тебе жаль меня, — читалось во взгляде, — но, пожалуйста, молчи! Умоляю, молчи об этом…" Вслух он продолжил:
— Одним из главных принципов эстетики бонсай считается троеугольная структура, совмещающая в себе высшую силу Бога, человека и самого дерева.
— Красиво…
— И поэтому настоящий бонсай несёт миру три главных качества: истину, доброту и красоту. По японски это звучит син-дзен-би.
— Ты чувствуешь их?..
— Да. Всем сердцем…
Дверь неслышно приоткрылась и бочком протиснулась Ирочка, одной рукой прижимая к груди два больших пузыря с прозрачной жидкостью, другой подтягивая за собой систему на колёсиках: "Привет ребятушки! Привет козлятушки! Ваша мама пришла, молочка принесла. Ром, готовь вену. Познакомились уже?" — всё это она произнесла скороговоркой, не меняя тональности. Ромка выпрастал руку из-под простыни и начал сжимать-разжимать кулак.
— Проблемные вены, — пожаловалась Ирочка примолкшей Анне, трудно искать. Почти вслепую…
Она не договорила — "мало ему страданий", но эти слова повисли в воздухе.
— Я пойду.
— Не уходи! — он тут же подосадовал на себя, но сказанного не воротишь.
— Я вернусь через пятнадцать минут, если не возражаешь. Схожу узнаю, что с твоим креслом, — как можно беспечней сгладила Аня возникшую неловкость.
Ромка кивнул и отвернулся, силой воли направляя Ирочкину иглу в нужное русло.
Лену с утра одолевали дурные предчувствия. Она их сравнивала с ломками творчества, когда хочется писать, а мысли ускользают, разбегаются в разные стороны и неприятно щемит в груди чувство неудовлетворённости. Глаза скользят по клавишам, не видя букв. Итог — слабость и тошнота. Юлия Генриховна именовала это состояние идейным токсикозом: эскиз произведения в зачатке никак не хочет обрастать мясом с кровью из слов и образов. Она водила дочь в театр, на выставки и презентации, желая хоть как-то отвлечь. Смягчить возможный выкидыш с полным отказом от задуманного и самое ужасное — последующей депрессией.
Лена кое-как прибрала дом, расставив по местам кочующие вещи. Вытерла пыль и, не доверяя пылесосу, почистила паласы мокрой тряпкой. Звонок домой пульсировал в ушах длинными гудками. У Эммы тоже к телефону никто не подходил. Есть не хотелось совершенно. Боясь расстраивать кишечник, девушка легла на палас в позу озера "тараги-мудра". Вдохнув и выдохнув через нос, задержала дыхание и до предела втянула живот. Хатха-йога помогала ей не только контролировать тело, но и успокаивала душу. Кошки одна за другой обнюхали хозяйку и улеглись поблизости. Манин пышный хвост и Алисины усы щекотали кожу, мешая абстрагироваться от внешнего мира и сосредоточиться на созерцании внутреннего. Внезапно зазвонил телефон. "Всё как всегда невовремя. Наконец-то я почувствовала себя дома!" — она поднялась слишком резко и голова закружилась, а комната сдвинулась в сторону. Лена на три секунды зафиксировала себя в позе вишуддха-чакра шуддхи, которую обзывала "солдатиком": руки свисают по швам, глаза устремлены в одну точку. Есть! Уже после этого взяла трубку, оборвав звонок на высшей ноте. Мужской голос, видимо устав ждать или потеряв терпение, уже разговаривал с кем-то помимо неё.
— Я слушаю! — невежливо перебивать людей, но звонят же ей.
— Чао, ангел!!!
— Макс? — она не верила ушам. — Макс, ты?
— Да я, я, конечно!
— Но откуда? И как ты узнал мой телефон?
Максик Воржецкий, третья сторона луны после Анны, так она его называла. Он любил её с самого рождения. Это невероятно, однако всякое случается. Они появились на свет пятого августа с семичасовой разницей в пользу Лены. Их кроватки стояли рядом, поэтому засыпая и просыпаясь, они начинали голосить одновременно. В отличии от пухленькой в кудряшках соседки, Максим напоминал плотву, выброшенную на берег. Костлявый, длинный, с ращепленным нёбом и губой сын благополучных родителей тихо истекал слезами, неосознанно переживая свою обособленность. Медсёстры при виде его жалостливо менялись в лице.
Группа людей из трёх человек за стеклом — двое мужчин и пожилая женщина долго о чём-то шептались, изредка поглядывая в его сторону. Они серьёзно полагали, что он услышит? Младенец в таком возрасте реагирует не на слова, а больше на интонацию, выражение лица, чувственную ауру. И он почувствовал сквозь стекло, что его не хотят и ему не рады… Макс не был тогда знаком с Виктором Гюго, великим романтиком Франции и даже не догадывался о том, что герой "Собора Парижской Богоматери" — звонарь Квазимодо станет для него впоследствии родственной душой благодаря трогательному сочетанию уродливой внешности и доброго сердца. Подобно прекрасной Эсмеральде, рядом с Максом Воржецким оказалась Елена Белозёрцева.
