Валерия Горбачева - Медвежий камень
Я поднимаю тяжелую голову. Нет, я не надеялась, что сейчас придет Ирина и все решит за меня, нет, я не ждала, что войдет Стас, или Мишель, или муж, чтобы оттянуть еще хоть нанемного эту пытку. Я ничего и никого не ждала, я просто среагировала на звук. И подумала, что сошла с ума и у меня начались галлюцинации. В кабинете, улыбаясь, стояла матушка Иоанна.
– Матушка!
Мы произнесли это с Максимовым одновременно. Даже интонация у нас похожая – изумленная. Только я воскликнула с надеждой, а Артем Сергеевич – растерянно.
И через пятнадцать минут все было решено. Я плохо соображала и с трудом отслеживала переходы в их разговоре, улавливая лишь отдельные фразы матушки, потому что Артем Сергеевич сначала только невнятно бормотал что-то. «Что это ты привез, Артем? Дай-ка полюбопытствовать». – «М-м-м, это… в общем…» – «Креста на тебе нет, разве можно так?» – «М-м-м, я… они…» – «Ты ведь меня знаешь, я в любые кабинеты без стука вхожу»… И дальше в том же духе.
Потом они звонили по телефонам, каждый со своего, матушка у кого-то что-то спрашивала, Максимов кому-то что-то объяснял. Потом они что-то разбирали в бумагах и снова звонили.
В результате они поладили. Как это ни странно, но факт. Максимов забрал все свои бумаги, и я так поняла, что участвовать в конкурсе они не будут, но проводить работы монастырь поручит «Наследию», так что внакладе они не останутся. Кажется, так. По крайней мере, я так поняла из их разговоров. Я подписала дефектные ведомости, привезенные матушкой Иоанной, а матушка подписала какие-то бумаги, подготовленные Максимовым. Может быть, и это было спланировано? Могло же быть так, что «Наследие» не было уверено в своей победе в конкурсе, и тогда они вообще «пролетели» бы, а так они свою долю заказа все равно получили. И монастырь, понимая систему , решил использовать своих соперников в своих целях. Да, умные люди всегда найдут выход из создавшегося положения. Кажется, у меня будет интересная работа…
Старик подошел ближе и, вздохнув, тяжело опустился на траву. Он немного поерзал, устраиваясь поудобнее, и, наконец, затих, привалившись спиной к камню. Андрейка молчал. Так они сидели молча какое-то время, потом священник заговорил:
– Теплый камешек, приятный… – Он произносил слова чуточку нараспев, с едва уловимым необычным говором. – Часто ночуешь здесь?
Андрейка кивнул.
– Бог, Андрейка, он всех любит, обо всех думает, всех оберегает – и траву, и деревья, и зверье всякое, и реку, и камни.
Андрейка повернул голову и посмотрел на старика. Слова священника были просты и размеренны. Когда-то именно так рассказывал им про духов старый учитель. Андрейка был совсем маленький тогда. Он многого не понимал, почти ничего не запомнил из тех преданий, но эта речь нараспев, этот голос глубокий, и мудрость, и любовь ко всему миру, сквозившие в каждом слове, в каждом звуке, – это Андрейка узнал. Вспомнил, почувствовав что-то родное.
– Весь мир Бог любит, – продолжал тем временем старик, – но больше всего забота Его о душе человеческой. Хочет Он от нас любви, терпения, добра.
– Добра, как же, вон как кричали сегодня. – Андрейка не злится уже, он всхлипывает. – Камень-то чем Богу мешает? Зачем крушить его?
– Не нужно его уничтожать, – старик тихонько гладит Андрейку по голове. – Те люди, что клевету на камень возводят, они просто во тьме блуждают. Нет в их сердцах истинного понимания Бога. Ты их прости. Ты мальчик умный, Андрейка, и добрый, ты поймешь то, что я тебе сейчас скажу. Только слушай внимательно, сердцем слушай…
Андрейка доверчиво поднял глаза на старика. Тот покачал головой и, взяв Андрейку за руку, сказал:
– Бог сотворил нашу землю – весь наш мир. В том числе и камень этот. Как же можно уничтожать то, что создано Богом? И зачем? Уничтожение – спутник ненависти. Кому нужна ненависть? Бог дает каждому возможность любить. Любить землю. Любить небо. Любить людей. Поэтому нельзя обидеть Бога, любя то, что создано Им. – Старик вздохнул и покачал головой: – Но нельзя любить и верить просто в камень , забывая, что это Его творение. Это удел дикарей – любить и верить только в предметы, забывая о Творце. Пора повзрослеть.
Андрейка слушает. Ему понятно почти все, но вертятся на языке вопросы, много, самые разные. Старик ласково и понимающе кивает головой:
– Спрашивай, сынок.
– А как же с камнем быть? – Много вопросов у Андрейки, а первый – все равно про камень. – Ведь они его и мажут кровью, и слухи пускают разные, лишь бы уничтожить.
– Подождем немного, – качает головой священник, – может, успокоятся, а если нет и захотят люди уничтожить его, тогда спрячем.
– Спрячем? – Андрейка недоуменно глядит на старика. – Как? Он вон какой большой!
– Придумаем что-нибудь. Например, можно яму большую вырыть, и в нее камень столкнуть. Все лучше, чем раздробят на мелкие кусочки.
Лучше. Андрейка согласен.
– А чтобы не разрыли – на этом месте часовенку поставим, – священник улыбается, – место памятное обозначим.
Мудрые люди были всегда. Как и мракобесы.
В две минуты второго позвонили на мой мобильный:
– Я внизу – выходи.
Ни тебе «добрый день», ни тебе «пожалуйста», ни даже вопроса хотя бы «ты готова?». Как хотелось мне выкинуть очередной «фортель» и не выйти! Пусть стоит и ждет. Командир нашелся. Но, вспомнив, что мне и в самом деле далеко не пятнадцать лет, я все-таки пошла. Кроме того, у меня хорошее настроение. Нет, не так. У меня перевозбужденное состояние, и я должна вылить его на кого-нибудь. Я позвонила было мужу, но он, узнав, что все нормально, проговорил скороговоркой: «Я на совещании, Ксюш, позвоню тебе попозже» – и отключился. Я не обиделась, я понимаю, что он и так совершил подвиг, не отключив телефон на время совещания у начальства, и более того – ответил на звонок. Я понимаю. Но эмоции мои все равно ведь нужно выплеснуть. И потом, должна же я сказать Стасу, что звонки мне домой не имели отношения к камню, а это значит, что нас никто на раскопе не подслушивал. Впрочем, это уже не важно. Во-первых, Стас и не знает, что мне звонили второй раз, а во-вторых, «лазутчик» на раскопе все-таки был, но мы его вычислили, и его уже нет. Что ж, про звонки, выходит, можно и не рассказывать? Я спускаюсь по лестнице, и настроение мое стремительно портится. Нет, не так, я подумываю о том, что, может, все-таки и не выходить?
Стас стоит около машины, разговаривая по телефону. Увидев меня, он, заканчивая разговор, открывает дверцу, делая приглашающий жест. Мне не хочется никуда ехать. В прошлый раз мы так мило посидели в кафе в парке через дорогу, и я думала, что и в этот раз…
