Ричард Райт - Долгий сон

— Простите нас, сэр, — всхлипнул он.

Рыбий Пуп оглянулся назад — все, кроме них двоих, успели спастись бегством. Ужас сжал ему глотку. Зачем только его сюда понесло! Не послушался отца с матерью — и вот она, беда…

— Оба — кругом и марш вперед, — отрывисто бросил полицейский.

— Извините, сэр. Нам бы взять рубахи, — шепотом попросил Рыбий Пуп.

— Живо одеться, да гляди, не балуй!

Смаргивая слезы, Рыбий Пуп кое-как натянул рубаху и не успел опомниться, как ему крепко сдавили запястья стальные наручники.

— Сколько вас надо предупреждать, чтобы не шастали по чужим участкам, — сказал тот, что был повыше.

— Но мы же не делали ничего плохого, — жалобно сказал Рыбий Пуп. — Пожалуйста, отпустите нас домой.

— Сейчас заберем в тюрьму, оттуда отправим вас в колонию, — сказал другой, толстый. — А ну, выходи на дорогу.

Словно во сне, спотыкаясь, плача, дрожа всем телом, чувствуя, как стучит в висках, стыдясь, что на лице и руках у него спеклась глина, Рыбий Пуп шагал рядом с Тони по сырой вспаханной земле. Они остановились у полицейской машины с открытой задней дверцей.

— Садись, — приказал полицейский.

Рыбий Пуп залез внутрь и сел, напряженно подавшись всем телом вперед, уставясь в одну точку невидящими глазами. Дверца с треском захлопнулась, он вздохнул и расслабился, откинув голову на спинку сиденья. Удар белой молнии расколол его мир надвое, вырвал его из детства. Эти белые обращались с ним как со взрослым мужчиной, а у него внутри все содрогалось, исходило детскими слезами. Господи, только бы они надо мной ничего не сотворили, беззвучно молился он.

Дорога в город запечатлелась в его смятенном сознании разрозненными подробностями: как у высокого полицейского обнаружилась сзади черная бородавка на загрубелой, веснушчатой шее; как у самых глаз зажужжала назойливая муха и не улетала, сколько он ни отмахивался от нее скованными руками; как у Тони потекло из носу, из широких ноздрей потекла юшка — прямо на верхнюю губу. Через несколько минут полицейская машина свернула к обочине и остановилась у павильона, где торговали прохладительными напитками. Один из полицейских знаком подозвал белую официантку в тесных шортах, бюстгальтере и белом кружевном передничке, который при каждом шаге нескромно всплескивался у нее на бедрах.

— Два раза кока-колы, красавица, только со льдом, и поживей, — распорядился высокий.

— Сию минуту, — заученно пропела девица и отошла развинченной походкой, бросив равнодушный взгляд на заднее сиденье, где неподвижно притихли две тени в наручниках.

Рыбий Пуп смотрел на ее лицо, бело-розовое, красногубое, с небесно-голубыми глазами, и ему вспомнился Крис… Мир, который он видел теперь, был заманчив, но как же он был страшен! Оказаться бы сейчас где угодно, только не здесь, какой угодно видеть мир, только не этот… Господи, укрыться бы в Черном поясе, найти защиту среди своих, увидеть вокруг привычные черные лица. Но, стремясь всей душой в свой утраченный мир, он знал, что в его жизни этот мир лишился прежнего значения и престижа. Подлинным был тот мир, который он видел сейчас, — другой, в котором он родился и жил, был немощной тенью, и Рыбий Пуп уже стыдился его бессилия, стыдился страха, которым он был отравлен, с которым жил, трудился, голодал, сходил в могилу.

С невольным любопытством он опять взглянул на голубоглазую официантку, которая плыла к машине, соблазнительно покачивая бедрами. На изящном подносике у нее в руках стояли две запотевшие бутылки кока-колы; из горлышка каждой торчала прозрачная соломинка. Словно зачарованный смотрел Рыбий Пуп, как она подала бутылки полицейским и, получив деньги, засеменила обратно.

— Сласть бабешка, а, Клем? — сказал толстяк.

— Дешевка, — буркнул длинный.

— Кто их в темноте разбирает, — фыркнул толстяк.

— Что одна, что другая — один черт, — потягивая кока-колу, сказал длинный.

Рыбий Пуп слышал, но не слушал, заглядевшись на девицу. Вдруг он вздрогнул: высокий полицейский обернулся и пристально следил, как он смотрит на официантку.

— Уж не взял ли чего в голову, ниггер? — проскрежетал он.

У Пупа остановилось сердце.

— Что, сэр?

— Любуешься, говорю?

— Нет, сэр, — прошептал Рыбий Пуп.

— Тогда хватит пялить глаза!

— Да, сэр.

В низменном стремлении безоговорочно повиноваться он перевел взгляд на задубелое лицо полицейского, но тут же почувствовал, как его глаза неодолимо тянет назад, в сторону девицы…

— Черт бы тебя побрал, ниггер! Не сметь глазеть на девушку! — рявкнул длинный.

Рыбий Пуп открыл рот, хотел было сказать: «Да, сэр», но пересохший язык не повиновался ему.

— Отвечать, ниггер, когда к тебе обращается белый! — Полицейский вышвырнул в окно пустую бутылку.

У Пупа было такое чувство, как будто его подхватило, понесло, точно обрывок бумаги, и он беспомощно барахтается, кружась на ветру. Руки и ноги его сделались словно чужие, в голове стало легко, завертелось.

— Значит, не желаешь отвечать, да, ниггер? — прорычал долговязый и, распахнув дверцу, выскочил из машины.

Рыбий Пуп, не мигая, глядел, как белый достает из кармана нож, щелчком выпускает наружу длинное сверкающее лезвие и наставляет острием на него.

— Сейчас мы тебя образим, ниггер, навек закаешься глядеть на белых девушек! — оскалив сжатые зубы, выдавил полицейский и, подойдя к задней дверце, рывком открыл ее. — Сейчас мы тебя, ниггер, будем холостить!

Тяжелая черная завеса выползла и задернула у Пупа перед глазами свет. Он помертвел и потерял сознание. Когда он очнулся, оба полицейских стояли у открытой дверцы и смотрели на него. Из его сжатого горла рвался вопль, губы разомкнулись, но из них не вылетало ни звука.

Он почувствовал, как Тони подталкивает его локтем в бок.

— Пуп, очнись, — умоляюще зашептал он. — К тебе обращаются.

Рыбий Пуп тупо посмотрел на полицейских, потом на Тони. В желудке поднималась тошнота, и он изо всех сил крепился, чтобы снова не потерять сознание.

— Это что же делается на свете! — с веселым изумлением воскликнул длинный. — Ведь ниггер-то, мать честная, в обморок брякнулся!

— Раз — и вырубился, — с недоумением заметил толстяк.

— Глазам не верю… Где это слыхано, чтобы ниггеры падали в обморок? У кого же ты такому выучился? — грубовато, но добродушно полюбопытствовал длинный.

Рыбий Пуп сглотнул, не в силах отвести глаза от его лица.

— Ладно, поехали, — сказал толстяк. — Отвезем их.

— Да, черт возьми — век живи, век учись. — Высокий полицейский озадаченно хмыкнул. — Ниггер — и вдруг в обморок. Исторический случай, ей-богу. Что с ребятами будет, когда расскажу!