Наталия Ломовская - Зеркало маркизы
Но стоит ей открыть глаза, как эта надежда разлетается вдребезги. Она видит людей у своей кровати. Много людей. И один из них, пожилой, с брезгливым выражением лица, в халате, накинутом поверх формы, явно представитель власти. А другой – хирург Алексеев. Именно он и просил Анну очнуться. Подлый предатель! Ну и остальные, по мелочи, – одноглазые медсестры, врачи с крючьями и пилами вместо рук, санитарки с головами гиен и лисиц. Стоп, стоп, это не сюда. Это бред.
– Анна, ты в больнице, в безопасности. Все плохое позади. Сейчас ты должна сосредоточиться и постараться ответить на несколько вопросов. Ты меня понимаешь? Просто кивни головой, если понимаешь.
– Нет необходимости переходить на язык жестов, – сказала Анна, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более уверенно. – Я все прекрасно понимаю и могу говорить.
Вопросы, конечно, задавал ей не Алексеев, а следователь.
В сущности, один-единственный вопрос:
– Уморили, Анна Викторовна, голодом свою подопечную и полагаете, вам это сойдет с рук только потому, что умеете ловко симулировать сумасшествие?
Разумеется, он так прямо не сказал. Но подтекст! Но интонации! Но этот устало-брезгливый взгляд!
– Должен вас предупредить, – сказал он, захлопывая папку с протоколом, – что, в случае если гражданка Огнева скончается, у вас будут…
– Так Муза жива! – вскрикнула Анна.
Очевидно, на ее лице отобразилась неподдельная радость, потому что следователь посмотрел вдруг с интересом.
– Жива, жива, – подтвердил он. – Но очень истощена. Однако организм борется. Железное здоровье, после такого-то…
Он сморщился, словно съел что-то очень кислое, и ушел. После этого Анне стало немного легче. Она не прочь была бы снова ускользнуть в сон. Какая разница, что произойдет дальше? Она могла в любой момент, из любого места шагнуть в жаркие июльские дни того единственного года, когда была счастлива.
Влажный шелк его кожи, темный мед его глаз. Марк оказывается рядом с ней мгновенно – как только за матерью закрывается дверь, и Анна пугается, что мать услышала, как изумленно ахнули пружины старенького диванчика. Она может вернуться с дороги, забыв что-нибудь, и поэтому они первые десять минут просто лежат неподвижно и тихонько целуются, но потом у обоих срывает крышу. На этот раз Анна чувствует все, ее нервы, как кажется ей, расположены прямо поверх кожи, все так остро, так невозможно хорошо, что ей хочется кричать. И она кричит.
Господи, снова будят. Будет ли покой в этой больнице? Алексеев. Смотрит жалкими глазами.
– Анна, понимаешь, в чем тебя могут обвинить? Ну же, не надо от меня отмахиваться. Слушай, у меня мало времени. Я вообще не имею права тут находиться.
– Да. Я понимаю. Но это неважно.
– Это важно. Важнее всего на свете. Ты ведь не делала этого? Нет?
– Нет.
– Но что же произошло?
– Я не знаю. Это же глупо. Я не могла желать зла Музе. У меня просто не было повода. Она мне хорошо платила. Хотя никаких денег я пока не видела. Она относилась ко мне по-доброму… Я уверена, Муза придет в себя и все объяснит.
– Анна. Ее родственница – племянница, кажется, – уверяет, что повод у тебя был. Что с момента твоего водворения в доме Муза грозилась лишить ее наследства. Переписать все на тебя.
– Да что – все? Бога ради. Шубу и горсть камешков?
– Дом, деньги. Анна, брось. Ты ведь понимаешь, что убивают и за меньшее. Но я не верю, чтобы ты могла такое сделать. Даже если ты и в самом деле повредилась рассудком. В безумии можно убить топором… Но вот так, хладнокровно, день за днем сживать со свету старуху… Она ведь голодала, Анна. Бедняжка в последней стадии истощения.
Закрыть глаза, заснуть, убежать…
Но нет – жизнь уже вцепилась жадными, жгучими пальцами.
– Так, – сказала Анна, садясь. – Я не сошла с ума. Просто это… шок. И я сама пока не понимаю, что происходит. Но уверяю вас – Муза не голодала. Ни дня. Более того, у Музы был превосходный для ее возраста аппетит. Красная рыба, шоколад, капелька франжелико.
– Чего?
– Неважно. Она делала маски и маникюр, представляете? А у той… У женщины, которую я нашла в комнате Музы, не было никакого маникюра.
– И что же из этого следует? – озадаченно помотал головой Алексеев.
– А то. Что это была не Муза. Теперь уйдите, прошу вас. У меня болит голова.
– Мистика какая-то, – сказал Алексеев, прикрывая за собой дверь.
Глава 9
На самом деле, конечно, никакой мистики не было.
Никаких чудес и дьявольских козней – только злая воля людей, возжелавших и рыбку съесть, и удовольствие получить. Но такое случается лишь в сказках.
Жила-была женщина с редким напевным именем Муза, и все у нее было – красота, богатство, любовь, талант и веселый нрав. И была у нее младшая сестра, которую неизвестно зачем произвели на свет стареющие родители.
Имя ей дали не такое редкое, не такое прекрасное – всего-навсего Марина. С этого все и началось, надо полагать.
Марина была очень похожа на сестру, тоже красива – но красота ее мало кого привлекала, а сходство казалось едва ли не пародией.
Тоже талантливая – но талант ее никто не оценил.
Ну, по крайней мене, она сама так считала.
А с такими данными о веселом нраве и говорить не приходится. Какой там веселый нрав, если тебя день за днем, год за годом сжигает зависть черным огнем? Если ты жаришься в этом огне, как грешник в геенне огненной? О вы, осуждающие завистников, одумайтесь – ведь завистник страшно несчастен и ужасно одинок!
О нет, в женском смысле Марина не была одинока. Как-то за ней ухаживал хороший человек. Далекий от высшего света и от мира кино. Он не знал, кто такая Муза Огнева. Но с ним Марине было нестерпимо скучно. Нечем похвастаться, если нельзя похвастаться знаменитой сестрой. И роман постепенно прекратился. А потом Марина вышла замуж за бывшего поклонника Музы. Собственно, бывших поклонников у Музы не имелось. Она всю жизнь держала мужчин на поводке, время от времени за поводок дергая и проверяя: как он, голубчик? Тут еще? Не сорвался?
Не срывался никто. Даже и не старались особенно.
Марина презирала своего муженька всю жизнь. Презирала за то, что сестра отвергла его, за его внешность – он был серым, рыхлым, плешивым. Презирала за незначительность – не генерал, не художник, не режиссер. Директор какой-то жалкой стройконторы… Марина постаралась превратить его жизнь в ад. Но не разводилась, потому что была уверена – он только этого и ждет, чтобы опять переметнуться к ее сестре. И еще из-за ребенка. Сестра переживала, что у нее не родятся дети, и Марина решила хотя бы этим утереть Музе нос. Что ж, задумка удалась. Муза приезжала навестить племянницу, привозила той игрушки и сладости, тетешкала, пела песенки и читала сказки. Потом исчезала по своим веселым делам, оставив запах духов, испачкав мордашку девочки алой помадой. После ухода тетки Людка немедленно начинала реветь, от шоколадных конфет у нее портился аппетит и зубы, а от тетешканий – характер. Марине доставались капризы, угрюмость, домашние заботы. Хозяйка из нее была никакая, она только и могла, что сварить чудесный крепкий кофе, а остальное норовила свалить на плечи домработницы. С домработницами Марине везло. Наверное, единственное, с чем ей везло. Она умела неплохо манипулировать людьми, знала к ним подход, могла и польстить, и приказать.
