Наталия Ломовская - Зеркало маркизы
Скандал удалось замять. О нем узнала только Майра. Лишь она была свидетельницей неуемной страстности своей младшей дочери. Майра догадывалась, что эта неумеренная чувственность и есть то, что помогает Айседоре танцевать, и есть пружина, толкающая ее изнутри, словно фигурку балерины в музыкальной шкатулке. Потому не смела настаивать на том, чтобы дочь взяла себя в руки. Первые же американские гастроли Дункан заметно поправили материальное положение семьи. Благодаря им семейство сумело совершить настоящее паломничество в Грецию. Путешественники оделись в туники и сандалии и вели себя настолько эксцентрично, что вызвали на афинских улицах едва ли не панику. Айседора обещала построить на горе Капанос храм, а пока ограничилась тем, что набрала хор из десяти мальчиков, который должен был сопровождать ангельским пением ее выступления. Особенности отбора юношей могли потрясти даже древнегреческих сторонником гедонизма.
Айседора не умела держать свои похождения в тайне, это просто было не в ее стиле. Имена ее возлюбленных становились общеизвестны. Актер Оскар Бережи. Писатель Генрих Тоде. Театральный постановщик Гордон Крэг, от которого Айседора родила дочь «в антракте», как говорили злые языки. Но Крэг женился на своей давней возлюбленной, и умирающая от ревности Айседора кинулась в объятия русского режиссера Станиславского. Загадочная русская душа оказалась чужда животной чувственности танцовщицы. Вскоре явился миллиардер Парис Юджин Зингер. Он оказался способен удовлетворить не только любовные запросы Айседоры, но и ее материальные требования. Знаменитые швейные машинки, изобретенные отцом Париса, стрекотали к тому моменту по всему миру. Лоэнгрин, как нежно звала возлюбленного Айседора, был замечательно богат. Она так увлеклась Зингером, что родила ему сына Патрика и впервые в жизни ощутила что-то вроде платонической привязанности – возможно, не к самому миллионеру, но к его деньгам. Айседоре нравилась роскошная жизнь. Но у Лоэнгрина были свои запросы и причуды – к примеру, он терпеть не мог, когда любовница флиртовала с другими мужчинами. Такой странный!
Он звал ее замуж, но она упорно отказывалась. Он хотел жить с ней под одной крышей – но она больше всего на свете дорожила своей свободой. Он заботился о детях, и за это Айседора чувствовала к нему благодарность. Дети были ее слабостью… После танцев и любви, разумеется.
Айседора решила открыть в Париже школу танцев, и Лоэнгрин выстроил для нее отель «Бельво». На открытии организовали банкет. Айседора была в ударе. Одетая в платье золотистого шелка, босая, увешанная редкими розовыми жемчугами, она царила во главе стола и все смотрела на знаменитого оперного певца, в ответ поливавшего ее сладкими взглядами своих черных, масленых, левантийских глаз. Айседора уже ощущала приятное предвкушение, уже нащупывала в шелковом мешочке увесистый ключ от укромного номера, который отвела под личные надобности, когда ее окликнули.
Это была бонна детей, англичанка.
– Мы едем на прогулку в Версаль… Дети хотели сказать вам «до свидания».
Айседора вздохнула:
– Хорошо, только поскорее…
Она поочередно поцеловала детей в головы.
– О, мои сладкие!
И упорхнула – легкая, невесомая бабочка, летящая навстречу наслаждениям.
Когда через полчаса она упала в объятия певца, машина, в которой ехали дети, заглохла на перекрестке.
Когда любовник покрывал поцелуями шею и грудь Айседоры, шофер, посвистывая, поставил машину на тормоз, взял рукоять ручного завода и вышел из автомобиля.
Когда певец со сноровкой хорошо обученной горничной снял с нее платье и белье – бонна, страшно интересовавшаяся техникой, вышла из автомобиля вслед за шофером.
Айседора закинула голову и гортанно застонала, словно голубица.
Шофер с силой крутанул рукоять.
Мотор завелся с пол-оборота, и машина рывком прыгнула вперед. Шофер успел отскочить. Бонна завизжала.
Айседора, ослепнув от наслаждения, раскачивалась на своем любовнике.
Сверкающая решетка радиатора пробила заграждение. Зеленые, мутные воды Сены сомкнулись над лакированной поверхностью автомобиля беззвучно и мгновенно.
Айседора закричала.
Бонна лишилась сознания. Шофер бился головой о камни.
Через час Айседора поправляла перед зеркалом макияж и подвивала разогретыми на газу щипцами пряди на висках.
Через час прибывший кран достал из Сены автомобиль. Ручьями из кожаного салона лилась вода. Дети были мертвы.
Айседора стала видеть своих детей повсюду. Можно сказать, после смерти сына и дочери она видела их чаще, чем при жизни. От этого наваждения можно было избавиться, только предаваясь любви или танцуя. Но если танцевать ей общественным мнением разрешалось, чтобы найти утешение в работе, то крутить романы скорбящей матери было как-то неловко. И она решила, что должна родить еще одного ребенка. А дети рождаются от любви, не так ли?
О, да. И страстный роман с молодым итальянцем позволил ей добиться своего. Она родила еще одного сына, еще одного Патрика, прекрасного, как день, отлично сложенного малыша, так говорила акушерка, помогавшая в родах. Айседора попросила показать ребенка. Его принесли и положили матери на грудь.
– Патрик, – позвала она нежно.
Мальчик открыл глаза, и Айседора поразилась. На нее смотрели осмысленные, серьезные глаза, каких не бывает у младенцев. Они оказались полны печали. Это были глаза ее сына Патрика за секунду до того, как автомобиль, пробив ограждение, упал в воду. И это были глаза ангела, ее детского друга, которого она сама себе выдумала. Мать и сын смотрели друг на друга одну минуту, а потом ребенок тяжело вздохнул, смежил веки – и умер.
Айседора с кротостью перенесла этот удар. Очевидно, ей не суждено было стать счастливой матерью. Судьба противилась этому. И Айседора отдалась двум своим страстям в полной мере.
Она танцевала под мазурки Шопена и вальсы Брамса, незабываемый «Танец счастливых душ», исполняемый под соло флейты из «Орфея» Глюка. Танцевала под Седьмую симфонию Бетховена и «Похоронный марш» Шопена. Она танцевала под «Аве Марию», и ее ученицы исполняли роли преклоняющихся ангелов. И она сама танцевала преклонение, смирение и неоглядную, неохватную свободу…
Танцем Айседора искупала свои грехи. В грехах она получала вдохновение для танца. Айседора полюбила золотоволосого русского поэта, который оказался едва не вдвое моложе ее. Он был синеглазый, безумный и вечно пьяный. Поэт не знал ни слова на ее языке. Она с трудом заучила несколько слов на русском. Днем любовники общались через переводчика. А ночью в переводчиках не нуждались. Поэт то был пьян, то писал стихи. Иногда он бил ее, и тогда она танцевала ему. Иногда делался мучительно нежен, и тогда Айседора танцевала ему. Эта страсть истязала поэта – потому что его истязало все, что происходило вокруг. Ничего, кроме боли, он чувствовать не мог, так был устроен. Золотоволосый поэт оказался рожден для мучений, как Айседора – для танцев. А она получала вдохновение. Через год поэт порвал с Айседорой, прислав телеграмму: «Люблю другую».
