Бывшие. Ты так ничего и не понял - Даша Черничная

Марина смешно морщится, когда волосы касаются носа, а я не могу сдержать улыбки.

Какая же она все-таки красивая. И тогда была красивая, но сейчас совсем другая. Без маски из макияжа, укладки. Вот такая, естественная, она мне нравится еще больше.

В груди ворочается что-то большое, отчего даже сложно вздохнуть полной грудью.

Как же я мог так облажаться?

Как мог быть так слеп? Глух? Бездумен?

Но мысли мои вьются назойливой мухой: а хорошо, что она уехала от тебя. Зато посмотри, какая она стала. Счастливая. Другая. Будто настоящая.

А с тобой она не была настоящей. Ты не позволил. Ты диктовал условия. Поставил ее на шахматную доску в определенную позицию и сказал, что она может ходить только так.

Зато здесь у нее нет никаких рамок и правил. Теперь она может все, что только захочет.

Распустила крылья, взлетела.

И сейчас самое главное — эти самые крылья не обломать. Пусть летит еще выше.

Костяшкой пальца провожу по ее виску, скуле, двигаюсь вниз, к пухлым ото сна губам.

Сердце в груди принимается колбаситься в полную силу. Не удержавшись, подаюсь к Марине и провожу губами по щеке и выше, к линии роста волос.

Марина начинает шевелиться.

Распахивает глаза и несколько секунд пытается навести фокус, а потом отталкивается от моей груди и проводит по нашим телам взглядом, недовольно поджимает губы.

Наши взгляды встречаются. Вижу, что она подготовила гневную тираду на тему того, что я «распускаю руки», и все в таком духе. Так что решаю опередить ее.

У меня тоже к ней имеются претензии.

— Марин, вот скажи, что ты творишь?

— Я-а? — ее брови ползут вверх.

— Ты. Зачем из спальника вылезла?

Она двигается, и я нехотя размыкаю руки, выпуская ее. Садится и смотрит на меня волчонком:

— Да ты ледышкой лежал!

Я тоже поднимаюсь выше:

— И пусть бы дальше лежал. Ничего бы со мной не случилось.

Маринка поджимает губы.

— Лучше бы спасибо сказал!

— Спасибо, Мариш. Но не нужно было рисковать своим здоровьем ради меня.

Ладно, признаю, это безумно приятно. И лежать с ней тоже по кайфу. Чувствовать ее дыхание и близость тела.

— Я не замерзла с тобой, — фраза брошена явно необдуманная.

Марина краснеет, а я прикладываю усилия, чтобы не растянуться в довольной улыбке. Переглядываемся с ней.

— И вообще, я не могла позволить тебе замерзнуть! — поднимает подбородок, делая вид, что сейчас ничего не было. — Вот замерз бы, заболел, я бы потом тебя не дотянула.

Затем смотрит на часы:

— Кстати, уже пять утра, нам нужно поторопиться. Еще идти прилично.

— С темы съезжаешь, — хмыкаю.

— Не понимаю, о чем ты, — Маринка подрывается и принимается надевать ботинки, пряча от меня лицо за копной волос.

Залипаю на ней взглядом, как завороженный. Не могу сдвинуться с места.

Марина принимается приводить себя в порядок. Пальцами расчесывает волосы и украдкой смотрит на меня.

— Не смотри так. У меня нет даже расчески, так что тебе придется потерпеть мое помятое лицо.

Поднимаюсь, неконтролируемо подхожу ближе, беру копну ее волос, провожу по ним рукой. Марина замирает.

— Ты самая красивая. Сейчас — особенно, — говорю ей тихо.

— Не надо, — шепчет едва слышно и отходит, поворачивается ко мне спиной. — Нужно вскипятить воду.

Выдыхаю так, чтобы она не слышала. Придется побороться.

— Сейчас сделаю.

Быстро устанавливаю горелку, соображаю две кружки чая.

Плотно завтракаем, грузимся и выходим.

В горах уже вовсю светит солнце, хотя нет и шести утра. Марина наставляет меня:

— Идти будем быстро. Привалы короткие и только по нужде. Палатки у нас нет, задержаться еще на одну ночь в горах нам нельзя.

— Ясно, — киваю решительно. — Тогда поспешим.

Время в горах течет иначе. Будто стоит на месте, а когда смотришь на часы, понимаешь, что прошло полдня.

Периодически мы переговариваемся. Болтаем обо всем понемногу. Я спрашиваю о дочери, о самой Марине. Она рассказывает мне случаи из походов, из своей студенческой жизни. Спрашивает что-то у меня.

Но все эти вопросы про далекое прошлое. Детство, юность — и ни одного вопроса про время после развода.

Собираются сумерки, потом и вовсе темнеет. Становится холодно, но мы двигаемся, и это не особо ощущается.

— Сейчас девять вечера, — Марина устало выдыхает и спотыкается раз в десятый. — Не успели мы до темноты.

— Нам осталась пара километров, — стараюсь говорить бодро. — Соберись, Мариш.

— Устала, — тухнет.

Останавливаю ее, стягиваю рюкзак с ее плеч.

— Дай сюда.

— Зачем? Не надо! Тебе и так тяжело.

— Цыц.

— Эй! — возмущается, но явно бодрится.

— Давай-давай, Марина. А то расскажу твоему бате, как ты сдалась, не дойдя каких-то пары метров, — специально подначиваю ее.

— Километров! — возмущается.

— Тем более!

Забираю ее рюкзак и вешаю его себе на грудь.

Идем. Марина шагает бодрее, а я не переставая закидываю ее колкостями.

— Легче идти? — спрашиваю ее.

— Конечно. Спасибо тебе, — отвечает совсем не воинственно.

В конечном итоге мы все-таки выходим к людям.

Нас ждет мужчина на легковушке.

— Я уж думал, не выйдете, — забирает у меня вещи. — Без происшествий?

— Без, — отвечаю я.

Марина просто опирается о деревце неподалеку и стекает по нему, неловко опускаясь на землю, я спешу к ней.

— Эй! Ты чего? Иди сюда, детка! — просовываю руки ей под мышки. — Чего вздумала? Земля холодная, нельзя тебе на ней сидеть.

— Не детка я тебе, — отвечает вяло, а сама утыкается мне носом в шею.

— Не детка, ладно. Царица моя! — смеюсь.

Марина тоже хихикает, я понимаю это по подрагивающим плечам.

Поднимаю ее на руки, отношу к машине, помогаю расположиться на заднем сидении и расшнуровать ботинки.

— Ложись.

— А ты? — смотрит на меня.

— А я впереди сяду, — улыбаюсь ей бодро.

Водитель выдает Марине подушку и плед, она тут же засыпает.

Едем домой уставшие, но какие-то чертовски счастливые.

Глава 38

Марина

Руководство разрешило мне пропустить понедельник в связи с ЧП, в которое мы попали. Пал Палыч долго сетовал, вздыхал и приносил извинения от лица компании.

Я же, наоборот, заверяла его, что все хорошо и вообще закончилось прекрасно.

В тот день после спуска всю дорогу до дома я спала.

Как попала в дом, не помню. Проснулась на кровати без одежды и обуви. Вернее, тот, кто меня раздевал, великодушно оставил на мне спортивное белье, а сверху даже натянул футболку, в которой я сплю.

И кажется, этого кого-то я прибью.

Нет, какая наглость! Воспользовался моим бессознательным состоянием!

Поутру меня разбудила мама.

Они с папой переживали