Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
И зарождающееся шутливое настроение вмиг стерло нестерпимой горечью.
— Боюсь, я не потянула бы её величия.
Проницательный мужской взор прожег блеснувшей в нем искрой, но она тут же исчезла в глубине этой завлекающей тьмы. Он склонился ближе к ней, не отпуская, не позволяя нарушить зрительный контакт. Словно пространство между ними перетянуто веревочкой, к которой привязана Элиза, и Рома дергает за один конец, приближая её к себе.
— Поехали. — К тебе? — усмехнулась, не скрывая разочарования. — Или ко мне? А, может, лучше сразу в отель? Это будет идеальный сценарий. — Мы оба понимаем, чем закончится сегодняшний вечер, — неожиданно цинично отсекает он, не разделяя сочащейся из неё иронии. — Когда в глазах женщины горит согласие, мужчина обязан оправдать её ожидания. — А в моих глазах ты видишь только это? Согласие на секс? — начала злиться девушка. — Я разучился читать тебя, Элиза. Вижу только то, что ты позволяешь. — Странно, когда человек не распознает свой собственный почерк, которым исписан взгляд напротив.
Разумовский свел брови на переносице и резко подался назад. Еле заметно качнул головой и сокрушенно выдохнул.
— Извини. Я не должен был…
— Да, не должен был, — перебила девушка, шагнув в сторону выхода из закутка. — Удивительное дело, Роман Аристархович. Ты забыл о том, что несвободен. Уже в который раз инициатива исходит не от меня. Знаешь, что поражает? Когда я была твоей и смело считалась хорошей домашней девочкой, вывести тебя на эмоции и выбить из равновесия оказалось нереальной задачей. Но стоило войти в амплуа распутной девки, готовой на всё и везде, и ты вдруг поддался, тебя прорвало на истинные желания. И кто из нас примеряет чужую роль?..
Удар пришелся в яблочко. Мужчина моментально окаменел и уставился на неё, гневно сверкая глазами. Но Элиза не впечатлилась. Ей самой было больно это говорить.
Развернувшись, она ретировалась, ища в толпе Алекса.
Он не подвел, действительно отвез её домой, как и обещал.
Девушка вошла в здание и окатила ледяным взглядом чересчур приветливого продажного консьержа, который протянул ей почту. Она молча приняла её, тут же последовав к лифту.
Включив свет в коридоре и заперев дверь, Элиза пролистала конверты, выудив один непривычно красочный. Открыла его и на какое-то время застыла в недоумении.
Это была пригласительная открытка. С занимательным текстом, написанным от руки:
«Официальное приглашение для официальной жены на празднование дня рождения Романа Разумовского двадцать пятого сентября в девятнадцать часов...».
Дальше шел адрес ресторана. А в правом нижнем углу гордая подпись: А. И. Разумовская.
Еще одна интриганка, решившая напитаться чужими страданиями? Думает, щелкнула по носу, и вызов принят не будет?..
Что ж.
Ровно три недели спустя Элиза твердой походкой вошла в упомянутое заведение, лучезарно улыбаясь. Поприветствовала присутствующих и приблизилась к имениннику, сидящему между бессменной Еленой и своей достопочтенной бабушкой.
Девушка положила ладонь на плечо Ромы и обратилась к гостям:
— Извините, украду его на минутку. По ошибке мне тоже было прислано приглашение, — здесь она с издевкой взглянула на Анастасию Ильиничну, сохраняющую лицо, — и я как воспитанный человек была обязана вручить подарок.
Разумовский встал и отошел вместе с ней на небольшое расстояние от стола под заинтригованные взоры собравшихся. Элиза отдала ему коробку и повела бровями, указывая на ленточку, чтобы он развязал её:
— Говорят, принято дарить то, чего у человека нет.
На атласной подложке лежало стеклянное сердце, повторяющее анатомию настоящего и инкрустированное цветами.
Рома несколько секунд внимательно разглядывал его, затем потянулся к маленькой открытке сбоку, дернул её за край и раскрыл, тихо прочитав:
— «У Вас нет сердца, а я чуть было не вручила Вам своё»[2].
Очень медленно поднял на неё совершенно особенный грустный взгляд, полный сожаления, и мягко улыбнулся.
— С днем рождения, Бог Тот, — почти прошелестела Элиза, убитая этим его взглядом.
— Спасибо, Покахонтас…
Она дернулась. Нервно сделала шаг назад и резко развернулась, покидая мероприятие.
Роскошная сломленная валькирия с высоко поднятой головой…
[1] Калокагатия — гармоничное сочетание внешних и внутренних достоинств в древнегреческой философии.
[2] Цитата из книги Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной лощине».
Глава 19
«Я ревности не знал. Ты пробудила её во мне, всю душу раскровя. Теперь я твой навек. Ты победила. Ты победила тем, что не моя». Евгений Евтушенко
«…когда я была твоей…».
Эта фраза стала его лингвистическим нейротриггером.
Элиза столько всего сказала ему в тот вечер, но сознание зацепилось лишь за этот крохотный фрагмент.
Три недели Рома засыпал и просыпался с тяжестью в груди от повторяющегося воспоминания. Даже когда рядом была Лена, прижимавшаяся к нему во сне. А теперь несравненная валькирия пришла на день рождения и добила своим прощальным жестом. Поставила точку в войне. И вышла из неё неоспоримым победителем.
Он не смог вернуться домой. Уехал после банкета на работу и целенаправленно глушил любые мысли алкоголем добрую половину ночи.
Еще никогда в жизни Разумовский не напивался до состояния полного ничтожества. Не сходил с ума, в бреду раз за разом притягивая к себе мерещившуюся Элизу, целуя её податливые губы, врываясь в неё жадными властными толчками.
Она почему-то снова была с длинными густыми волосами, которые с удовлетворенным рычанием мужчина наматывал на кулак, развернув её к себе спиной, и вдавливал… вдавливал в свою грудную клетку, стремясь запереть строптивицу глубоко внутри, не отпускать, не делиться ни с кем. Слиться, раствориться, исчезнуть как отдельной единице, стать чем-то целым, неделимым…
Рома сметал всё со стола, раскладывал красивое тело, любовался им, ласкал, наслаждался ответными реакциями, улыбался полоумным психопатом. А девушка смеялась гортанно, сама тянулась к нему, снова царапала своими ногтями, кусала, дразнилась. И дышала отрывисто, постепенно переходя к стонам. Жаркая, отзывчивая, страстная…
И её глаза… бесподобные… огромные… сверкающие пьянящим вызовом…
А потом он снова подтягивал к себе, целовал до боли, брал и брал пронзительными алчными вторжениями, неосознанно стараясь подчинить, выбить из неё признания… Признания? Какие признания?..
Мужчина распахнул веки. С большим трудом и болезненной пульсацией в висках. Медленными заторможенными движениями принял сидячее положение, пытаясь сориентироваться, где находится.
Это действительно был его кабинет. А сам он завалился на диван и, судя по состоянию одежды, проспал на нем несколько часов. И все фантазии, все горячие сцены… тоже
