Нестандартный ход 2. Реванш - De Ojos Verdes
Она пожала плечами, не находя в этом ничего особенного. И с вожделением взглянула на выход в паре метров от себя.
— Но курьез в том, что тебя умной еще не назовешь. Раз уж ты стремишься к тому, чтобы оценили твои способности, а не внешность, я тебя огорчу, — усмехнулся этот дьявол, оскалившись. — Для умной ты совершаешь донельзя глупые ошибки. Не замечая того, что творится под носом. Поэтому, увы, пока что я могу сказать о тебе только так: красивая, темпераментная, неразумная. При этом, наверное, я верю, что ты сможешь достичь калокагатии[1]. Когда-нибудь.
— Если Вы закончили разбор моей личности, я пойду. Хорошего вечера.
Элиза успела взяться за ручку и даже приоткрыть дверь, когда вдогонку ей прилетело:
— И самая твоя глупая ошибка — это уход от достойного мужчины. Я имею в виду, если вдруг ты не поняла, твоего мужа.
Девушка скрипнула зубами, поражаясь наглости Коршунова, и покинула кабинет. Рваными злыми вдохами-выдохами пытаясь вернуть самообладание. Интриган! Нравится играть, забавляться, мнить себя всемогущим…
Вылетев на улицу, она целенаправленно высмотрела самый темный закуток, в котором легче спрятаться от посторонних, и достала из сумочки сигареты. Зажигалка никак не хотела поддаваться. И, уже заметно нервничая, Элиза раз за разом пыталась привести механизм в действие, порождая пустые щелчки.
Когда черноту осветило чужое огниво, тут же любезно предложенное ей, она вздрогнула в испуге и выронила содержимое рук. Но вздохнула с облегчением, когда в нежданном «спасителе» узнала Рому.
— Не планировала умирать от инфаркта в неполные двадцать восемь. — Тогда лучше не курить, чтобы его избежать. — Кто бы говорил, — красноречиво фыркнула, позволяя ему поджечь её сигарету, и наконец-то затянулась, прикрыв веки.
Судя по звукам, он тоже закурил.
Они не проронили ни слова, увлеченные процессом.
Девушка в очередной раз поразилась тому, как рядом с ним спокойно. Безопасно, надежно, защищенно. Это чувство, окутавшее плотным коконом, резко диссонирует с тем, что она испытывала еще пятью минутами ранее. И поэтому всё внутри дрожит от контраста. Но постепенно стихает в неожиданной компании.
— Ты не куришь, — вдруг произносит Разумовский твердо, вынуждая Элизу раскрыть глаза и посмотреть на него, чтобы в скудном подсвечивании тлеющего табака смутно рассмотреть, как длинные ровные пальцы вертят поднятую продолговатую коробочку. — Ты, скорее, играешься. — Ничего подобного, — девушка забирает сигареты и прячет их в сумку, забыв о неисправной зажигалке. — Это та же пачка, что и три месяца назад. Там на крышке скошенный угол. И в ней не хватает всего лишь четырех сигарет.
Элиза нисколько не удивлена его внимательностью к деталям. Давно привыкла. Поэтому нет смысла спорить.
— Я не играюсь, я — медитирую. Меня Ася научила. Представлять, как с едким облаком выходит негатив и злость. И прибегать к такой практике только при крайней необходимости. — Хорошая попытка самообмана. — Ты советуешь что-то более действенное? — Да. Не загонять себя в такие ситуации, требующие сторонних симуляторов.
Она рассмеялась прагматичности высказывания и сделала глубокую затяжку.
— Меня не покидает ощущение, что ты притворяешься кем-то другим, — звучит внезапное признание. — Примеряешь чужую роль. — Ты так думаешь? Может, наоборот, теперь я — настоящая? Пришедшая к своему истинному «я»?.. И тебе просто это не нравится?.. — Это бравада, Элиза. — Психологи говорят, принимать себя — тоже подвиг. Я теперь придерживаюсь этой версии. Поэтому, твои слова меня не трогают, Разумовский. Чужое мнение — пустой звук. — Хотелось бы в это верить. — Знаешь, — меняет она тему, позволяя горчащему дыму заполнять легкие, — в Восемнадцатом веке в Англии можно было продать свою жену на ярмарке. Представляешь, сколько бы ты заработал на мне? — Или сам доплатил бы, чтобы больше не видеть.
Девушка расхохоталась, под конец слегка закашлявшись.
— Оказывается, в тебе живет еще и скрытая сволочь. И я никак не могу определиться, — она нашла в темноте его грудную клетку и постучала по ней указательным пальцем свободной ладони, — кто живет под этой броней: агрессивный педант или ранимый мальчик? Какой ты на самом деле, Разумовский? Почему маскируешь свою боль, не подпускаешь никого? Живешь так… так ровно! Вся жизнь построена на интонациях, но на чем построена твоя жизнь, если ты не обладаешь никакими интонациями?..
Элиза резко одернула свою руку и потушила сигарету, не зная, куда деть окурок.
За каким-то чертом в паре метров от них вдруг зажглась уличная лампа, привинченная к углу здания. Это вынудило её зажмуриться, чтобы затем постепенно привыкнуть к свету. Само собой, никакой откровенности от своего собеседника она не ждала, но стоять во тьме было приятнее. Создавалось ложное впечатление, что у них доверительная атмосфера. Уединение среди сотен гостей. Но теперь оно было нарушено, и их свободно могли заметить снующие туда-сюда люди. Другой вопрос, что подвыпившим и увлеченным общением господам было не до них…
Девушке даже показалось, что она заметила вдалеке силуэт Алекса в компании стройной блондинки.
— В любом случае, — продолжила свою мысль Элиза, сжав бычок в кулаке и взглянув в глаза невозмутимому Роме, которого будто не волновало, что по его душу предприняли попытку диверсии, — ты слишком благороден для этого бизнеса, Разумовский. Я, может, не до конца понимаю, что творится под крышей вашей мутной корпорации, но одно точно: в объявленной холодной войне между «дочками» у Алекса больше шансов победить, потому что он не ограничен ни совестью, ни средствами. Хотя ты достойнее, способнее и гораздо умнее него. Кривая правда.
— А ты всё еще веришь в культ справедливости?
— Я тебе больше скажу — я её ярая почитательница, — протянула весело, заговорщически подмигнув ему.
Он улыбнулся. Так искренне и задорно, что у неё запекло в груди. Как часто Элизе хотелось вернуться в прошлое хотя бы ради одной такой его улыбки… Как отчаянно хотелось, чтобы они были посвящены исключительно ей…
Но это невозможно.
— Ты забыла мое имя? — огорошил странным вопросом. — Почему так много отсылок к фамилии?
Девушка задумалась на секунду и признала, что Рома прав. За последние несколько минут она обращалась к нему исключительно так.
— Всё просто, Роман Аристархович, мне нравится Ваша фамилия.
— Тогда ты могла бы сменить свою, когда мы поженились.
Под ребрами
