Темный полдень - Весела Костадинова
Опустив глаза я с ужасом обнаружила костяные зубья, торчавшие из земли и готовые захлопнув свою пасть от малейшего движения. Андрей бросил в них палку, и зубья сомкнулись со зловещим хрустом, перемалывая ее в щепки. Холодный пот выступил на лбу, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не выдать свой страх — один шаг и вместо этой палки была бы моя нога.
— Что за чертовщина? — прошептала похолодевшими губами.
— Волчья ловушка, — ответил мужчина, поднимаясь. — Кто-то ставит их на моей земле.
— Твоей земле? — я вдруг поняла, что меня бьет дрожь. — Местные, наверное. Волки нападают на скот….
— Волки? — приподнял он черную бровь. — Стой здесь. Сейчас приду.
— Можно… с тобой? — мне было стыдно признать, но оставаться одной было ужасно страшно. Этот страх был внутренним, иррациональным, но настоящим.
Андрей на мгновение замер, разглядывая меня взглядом, в котором промелькнула тень раздумий. Казалось, он взвешивал все за и против, прикидывая, насколько безопасно взять меня с собой или оставить здесь одну. Его выражение лица было напряжённым, и, когда он наконец заговорил, в его голосе прозвучала лёгкая, почти незаметная нотка уступчивости:
— Ладно. Иди за мной. Не отходи ни на шаг, — его голос стал твёрдым и властным, словно он уже привык отдавать приказы и ожидать, что их будут исполнять.
Он шел мягко и практически бесшумно. Через минуту мы вышли к источнику звука, и я едва сдержала вздох жалости и боли. На этот раз ловушка сработала, захватив в свою отвратительную пасть молодого щенка-волчонка.
Я замерла, с ужасом глядя на детеныша, который беспомощно бился в костяных зубьях. Его тонкий, жалобный визг пронзал лесную тишину, вызывая в груди острое чувство жалости и беспомощности. Тёмная шерсть маленького зверя была испачкана грязью и кровью, а задние лапы, попавшие в ловушку, выглядели ужасно — кости были раздроблены, а вокруг всё покраснело от крови.
Лицо Андрея дернулось, как от удара. Он подошел ближе, знаком велев мне оставаться на месте. Присел перед щенком. Погладил скулящего ребенка по мохнатому лбу. Тот, только что щеривший на нас зубы, слабо заскулил, подчиняясь силе мужчины, признавая вожака, доверяясь его рукам. Одним движением Андрей перехватил щенка за горло и свернул ему шею.
Мой крик прозвучал в тишине леса, словно неуместный разрыв звука, нарушивший этот жуткий миг. Я не могла сдержаться — горло сдавило болью, а в глазах защипало от слёз. Волчонок, только что скулящий и беспомощный, замер в руках Андрея, его тело обмякло, как будто исчезла последняя искра жизни. Меня захлестнуло чувство несправедливости, острое и болезненное.
Андрей медленно положил тело щенка на траву, его лицо оставалось бесстрастным, но во взгляде мелькнула тень усталости, словно он уже не раз совершал подобные поступки, и каждый раз они оставляли на его душе невидимый след. Он выпрямился и, не оборачиваясь на меня, поднял ловушку с земли, сжимая её так, будто хотел раздавить этот мерзкий механизм из костей и чего-то еще….
— Мне жаль. — сказал он. — Это не для тебя. Он бы умирал долго. Я не могу… не умею… — он судорожно искал слова, чтобы объяснить свой поступок. Но объяснения были не нужны, я все понимала и без этого — с такими повреждениями не живут.
Так и не сумев сказать то, что хотел, он поднялся и подошел ко мне.
— Пойдем. Будет темно — опасно. Здесь много ловушек.
Я молча кивнула, следуя за ним по пятам. Но когда мы проходили мимо обезвреженной ловушки остановилась и взялась за камеру.
Андрей тоже помедлил, вопросительно глядя на меня.
— Хочу заснять это, — глухо пояснила я, — все это место. Может…. Не знаю, просто засниму.
Мужчина подумал и коротко кивнул, позволяя мне щелкать затвором. Я медленно перемещала объектив по поляне, стараясь ухватить каждую мелочь, каждый нюанс этого места. Ловушки, тело несчастного щенка, валуны. Засняла и куколку, стараясь не задеть ее. Но камера приближала ее, заставляя рассматривать каждый изъян её грубой поверхности, пропитанной той странной, сладковато-отвратительной субстанцией, которая покрывала её как тёмная патина. Не знаю, что именно побудило меня зафиксировать этот момент, но внутри меня росло ощущение, что эти кадры важны, что они могут открыть что-то, что сейчас ускользает от понимания.
Андрей молча следил за моими действиями, его напряжённое лицо казалось вытесанным из камня. Лишь когда я опустила камеру, он подошёл ближе, коротко взглянув на дисплей и, будто увидев что-то, что я не заметила, чуть прищурился.
— Идем. Ты замерзла. Тебя трясет. — сказал он, набрасывая на мои плечи свою тёплую куртку. Она пахла чем-то терпким, очень приятным — смесью древесного дыма, пропитавшего ткань, и свежести лесного воздуха, с едва уловимыми нотками сосновой смолы.
К тропинке вышли тогда, когда солнце почти скрылось за высокими деревьями, в лесу стало почти темно. Вышли совсем с другого места, не там, откуда пришла я.
На тропе стоял знакомый внедорожник, забравшись в который я почувствовала, как меня бьет дрожь. Андрей сел рядом и тут же включил печь.
— Выпей, — сказал он, протягивая мне маленькую фляжку. В темноте салона её матовый металл блеснул на мгновение. Я не сразу сообразила, что он имеет в виду, но потом с благодарностью приняла, не задавая лишних вопросов. Обжигающий глоток чего-то крепкого сразу же согрел изнутри, оставив после себя приятное тепло, которое разлилось по всему телу, а с этим теплом уходила и напряжённость, сжимавшая мышцы.
Машина тронулась с места, пробираясь по узкой лесной дороге, по которой я даже не подозревала, что можно проехать. Андрей вёл уверенно, сосредоточенно вглядываясь в дорогу, его руки крепко сжимали руль, а его профиль, освещённый тусклым светом приборной панели, казался резким и суровым.
— Ты могла погибнуть. Айна. — тихо произнёс он после долгого молчания, не отрывая взгляда от дороги. Его голос был низким, сдержанным, но в нём прозвучали эмоции, которые раньше он не позволял себе показывать — усталость, тревога, что-то похожее на гнев. — Это место опасно. Не лезь туда больше.
— Что это за место? — поежилась я, пытаясь хоть немного выдохнуть.
— Старое капище. — Подумав, ответил он. — Плохое место.
Мой уставший мозг фиксировал все, что происходило. Я снова отметила манеру речи этого человека — странную, рваную. Это не было специально, он действительно испытывал проблемы с языком.
— Капище? — переспросила я, чувствуя, как холод пробирается по коже даже в тёплой куртке. Это слово звучало слишком древним, неуместным в наше время, словно из другого мира, откуда-то из глубин истории. — Ты хочешь сказать, что… там действительно проводили какие-то обряды?
— Давно.
