Опасный выбор - Саша Таран
— Правда? — теперь удивлялся Матвей. — За красавчика спасибо, конечно, но тачка не моя. Было бы совсем жирно, да?
— Ага, — я тоже засмеялась.
— А чё, прикинь, если бы я был тайным миллионером, — продолжал угорать он. — И всё это было проверкой, испытанием, типа, а я потом — бац! И…
— И принц, — веселилась я с ним за компанию.
— Ага, точно, — он сжал мою руку. — И принцем бы нарисовался. В один прекрасный день. И завалил бы тебя розами и увёз бы на свою яхту…
Я глянула по сторонам, на всякий случай, а вдруг действительно везёт куда-нибудь к набережной. Но Матвей рулил по городу. Он заметил и прыснул:
— Представила?
— Не-не, — спрятала я улыбку в цветы, — просто запоминаю дорогу назад, вдруг бита тоже для меня, — отшутилась я неловко.
— Расслабься, я девочек не бью, — Матвей спустил ладонь на моё бедро и не продолжил. Я поняла — с девочками он делает кое-что поинтереснее.
В животе позорно и сладко крутануло.
Мы помолчали.
— Хорошо, конечно, помечтать, но… нет. Далеко не принц, — продолжил Матвей задумчиво, скалясь на дорогу. — И эта тварь мне не по карману… — кивнул он на приборку, — так, просто пугало для клиентов. Как я.
— Что? Пугало? — не поняла я. — Для каких клиентов?
— Рабочая тачка. Иногда гоняем на ней, попугать должников. Я в ломбарде работаю, — пояснил он, не глядя. — Псом.
— Псом?
— Угу. Злющим презлющим, — усмехнулся он, и клацнул зубами. Получилось и правда грозно. Я начала догонять о чём он.
— А зачем пугать? Я думала в ломбард просто драгоценности сдают.
— Так-то да, — согласился водитель, выруливая из центра. — Но у нас ломбард автомобильный, и денежки крутятся покрупнее, и заёмы даются, само собой. Хотя и не совсем вчистую, понимаешь?
Я кивнула.
— Ай, — Матвей хохотнул, — да чё я выгораживаю этого барыгу?! — удивился он. — Как будто и сам белее стану… — он наконец осмелился переглянуться со мной. — Ты же и так считаешь меня «бандитом». Не по себе как-то, кхм. И даже правильно считаешь, наверное. Самое обидное, блин, — он усмехнулся. — Не хочется тебя пугать. Я, ведь, недалеко ушёл, если разобраться. Успокаиваю себя, что это просто подработка, но… не в офисе за компом, не чистенькая… в общем, какая есть. И я — какой есть, — хмыкнул он, убирая ладонь.
— Ты выбиваешь долги? Так для этого бита нужна? — поняла я наконец.
— Бита для красоты, правда. Выглядит эффектно. Когда достаёшь её, клиенту без слов всё становится ясно. И напрягаться не надо.
— Представляю, — выдохнула я.
Воображение быстренько состряпало мне живописную картинку, как Матвей вылезает из этого чёрного кирпича с битой наперевес, неторопливо закуривает и идёт «напоминать» про должок.
Я бы всё на свете отдала, лишь бы такой не тронул. Хотя-я, — покосилась я на крепкую руку, и начала краснеть. Глупо было отрицать, что сейчас мне очень хотелось, чтобы Матвей меня «тронул», «тронул» долго, неприлично долго, — … и долго не отпускал, — отвернулась я, — безобразница… — уши пылали, — но без его ладони так пусто…
— О чём думаешь? Жалеешь, что поехала? — пошутил Матвей невесело.
И я первая коснулась его руки.
— Нет, совсем нет.
Я не врала. Мне было почти всё равно, пёс он или не пёс, бандит или не бандит, он был моим. Я уже подписалась вчера и не собиралась давать заднюю, бросать его, разрывать сердце себе и ему. Я знала, что он не убийца, не вор, и этого было достаточно. Матвей успокоился немного, взял мою руку к себе. И держал под тёплой ладонью, пока мы не упёрлись в пробку.
— Не бойся, на самом деле, не часто приходится выбивать, — заметил мой водитель, тихо ругнувшись на затор. — В основном, я просто развожу туда-сюда наличку. Как инкассатор.
Он поглядел на меня, весь в красном свете стоп-сигналов. Такой графичный, опасный, манящий…
Мы ведь так и не поздоровались.
Я невольно подалась к нему. Матвей понял, наверное, и сам подумал о том же. Наверное и я выглядела для него манящей, в этом красном. Он наклонился и шепнул, перед поцелуем:
— Восемнадцать…
У меня голова закружилась от его губ, от огней, незнакомых запахов, от прохладных бутонов на коленях, от его пальцев в волосах, от чужого кожаного салона, и от нашей тайны.
— Надо ускоряться, — шептал он, продолжая целовать. — Не представляю, как мы успеем ещё семнадцать раз, такими темпами…
— Ускоряться? — хихикнула я. — Это как?
— Целовать оптом? — предложил он, не отвлекаясь.
— Кажется, мы и так… оптом… — я задыхалась, чувствуя, как его рука спускается ниже.
— Тогда у меня вопросы к бухгалтеру…
— Так ты же бухгалтер, — посмеялась я, представив его за столом и в очках.
— А я думал ты… — Матвей опасно запустил руку по колготкам. Розы покорно пустили его дальше и глубже. — Зачем ты меня мучаешь юбками? М-м? — спрашивал он так, что дыхание учащалось. — Не стыдно тебе издеваться?
— Хотела выглядеть прилично… — оправдывалась я, скользя пальцами по татуировкам. Боже, — думала я в пьяном тумане, сколько в нём силы, ему ничего не стоит… сделать со мной всё что захочет, если он разрешит себе… если я позволю…
— Ты называешь это прилично? — Матвей спустился поцелуями на шею. Где-то далеко засигналили. А его рука проникла под юбку целиком и…
Я вздрогнула и испуганно остановила её, но губы уже предательски ахнули в истоме, и ресницы прикрылись, впуская блаженную темноту между нами, растягивая секунды удовольствия. Матвей тоже горячо выдохнул, и втянул следом, как втягивал смертельный дым. Чуть не прикусил шею от страсти, шумно нашёл мои губы, и рука не отступила ни не миллиметр.
Ни шагу назад — как в том роковом приказе.
— Матвей… Матвей… пожалуйста… — простонала я, протестуя, но это завело нас ещё сильнее. Моя рука ничего не решала. Она была слабой и хотела того же, чего и он. Безобразница! Всё моё тело восстало против меня! Против своей законной хозяйки!
Тук-тук-тук!
Матвей нехотя остановился — кто-то стучал в окно.
Я быстренько поправила юбку и вспомнила, что мы стоим посреди города в пробке. Машин перед нами не было. Мы увлеклись и не заметили, как пробка проехала светофор.
Тук-тук-тук-тук! — ещё требовательней застучал тёмный силуэт. Матвей приоткрыл окно:
— Машину не трогай, дядя, — предупредил он глухо, злющий, от того, что его оторвали от самого важного дела. От меня. Я испуганно и польщённо замерла, а дядька смотрел очень сердито — копия моего папы, когда тот нервничает. Большой и страшный: работяга в гневе.
— Чё стоим?!
