Старше - Дженнифер Хартманн
— Эй, эй, тише. — Я пытался успокоить ее, мой голос был размеренным, а прикосновения нежными. — Галлея, послушай меня. Ты в безопасности. Ты не одна. Я здесь, рядом с тобой.
Каждый неровный вдох, казалось, не приносил облегчения, только еще больше разжигал панику. Слезы катились по ее щекам, а тело содрогалось.
Я вытянул и раскрыл ладони, безмолвно приглашая ее взять меня за руку.
— Почувствуй землю под собой. Почувствуй меня. — Сжав ее руки, я придвинулся ближе по грязному тротуару, переплетя наши пальцы. Она сжала ладони в ответ, и ее полный ужаса взгляд встретился с моим.
Я ничего не мог сделать, кроме как сохранять спокойствие и держать ее за руку, пока приступ не пройдет.
— Ты можешь сосредоточиться на моем голосе? — Я позволил ее ногтям впиться в тыльные стороны моих ладоней, в то время как камешки и осколки стекла вонзились в мои коленные чашечки.
Когда она кивнула, ее глаза расширились и наполнились слезами, я продолжил говорить, направляя ее с помощью успокаивающих дыхательных упражнений, которым научился во время своего медицинского прошлого. — Хорошо. У тебя все хорошо получается. Дыши медленно и глубоко. Вдох и выдох, вдох и выдох.
Грудная клетка Галлеи вздымалась при каждом напряженном вдохе, ее легкие хрипели, а взгляд был прикован к моему лицу. В ее глазах кружились призраки прошлого, оттенки серого, освещенные лунным светом.
— Вот и все. — Я медленно кивнул, поглаживая большим пальцем костяшки ее пальцев. — Я здесь. Я с тобой. — Я повторял свою мантру, сохраняя ободряющую улыбку и наблюдая за тем, как напряжение начинает спадать. Машины и прохожие с визгом проносились мимо переулка, рев моторов и смех были лишь фоновым шумом. Когда Галлея наконец сделала полный, наполняющий легкие вдох, она с резким криком упала вперед в мои объятия.
Я разжал наши пальцы и обнял ее, прижимая к себе. Вытянув ноги, я позволил ей заползти ко мне на колени, и мы сидели на асфальте, пока я гладил ее по волосам.
— Я сожалею, — заикаясь, пролепетала она, уткнувшись лицом в мою грудь. — Я сломлена.
— Ты не сломлена.
— Он сказал то, что обычно говорил мой отец… и я запаниковала. Он назвал меня ягненком. Это было похоже на обрыв нити. Как спусковой крючок. И это глупо и стыдно, и все, чего я хочу, — это быть нормальной, но я не могу избавиться от этого ужасного чувства беспомощности. — Ее слова слились воедино, превратившись в сплошную муку. — Куда бы я ни пошла, я вижу его, скрывающегося в тени. Каждый раз, когда мои мысли блуждают, я слышу его голос, чувствую прикосновение его кожаного ремня к своей коже. Мне всегда страшно. Я всегда бегу. Но я бегу по кругу, и это изматывает, и кажется бесконечным, а я просто хочу освободиться от этого.
Я обнял обеими ладонями ее лицо, вытирая слезы большими пальцами. Покрасневшие глаза смотрели на меня, помада и тушь размазались.
— Послушай меня. Когда тебя что-то ломает, ты собираешь осколки и создаешь себя заново. Может быть, с помощью швов и клея, но этого достаточно, чтобы продолжать жить. Никто не должен оставаться сломленным.
— Я не знаю, как с этим справляться. — Всхлипнула она сквозь дрожь. — И ты — последний человек, перед кем я должна распадаться на части.
— Может быть. — Я вытер ее мокрые щеки. — Но я единственный, кто оказался рядом.
Галлея уставилась на трещины в асфальте, напряжение в ее теле спало, дыхание пришло в норму.
— С тобой такое случается?
— Конечно.
— Я не могу этого представить, — прошептала она. — Ты сильный. Стойкий.
— Я человек. Такой же, как и ты. — Я отодвинулся, давая ей возможность прийти в себя. Разобраться в себе. — Я не подпускаю к себе людей. Если я кажусь сильным, то это потому, что я возвел вокруг себя стены. Это тоже не очень здорово. У меня крайне мало близких отношений, потому что большинство из них привели к душевной боли.
Она слизнула с губ слезы и снова посмотрела на меня.
— Я больше не хочу быть слабой.
— Ты не слабая. — Я снова потянулся к ее лицу, сжимая ее щеки еще крепче, чем раньше. — Поверь мне. Выбрось это дерьмо из головы.
— Это так. Ты только что стал свидетелем.
— Я стал свидетелем психологических последствий жестокого обращения в семье, — твердо сказал я, заставив ее посмотреть на меня. — Клянусь тебе, Галлея, ты не слабая. Ты выздоравливаешь. А выздоровление требует времени. Я буду рядом, если тебе нужно с кем-то поговорить.
Глаза Галлеи подернулись пеленой, она смотрела на меня, слезы блестели в свете уличного фонаря. Прерывисто вздохнув, она подняла руку и накрыла мою, ее прикосновение было мягким. Как нежная ласка.
Благодарность.
Она кивнула, впитывая мои слова, мою правду, и улыбнулась.
— Ты здесь, чтобы спасти меня?
Она задала мне тот же вопрос в доме Джея, в ту ночь, когда мы встретились, прижавшись спинами к выцветшему голубому дивану.
Ты здесь, чтобы спасти меня?
Наши глаза не отрывались друг от друга еще минуту, и теплое, сбивающее с толку чувство разлилось по моей крови. В тот момент я так ясно увидел ее. Ее боль, ее агонию. Ее непреодолимую потребность в силе. Ей нужен был кто-то рядом, кто боролся бы за нее. И Галлея была права — это не мог быть я.
Но я был прирожденным бойцом, и защищать было в моей природе. Оберегать. Я хотел превратить ее боль в упорство, в нечто достойное и похвальное.
Я хотел превратить ее в человека, способного постоять за себя.
Галлея сжала мою руку.
— Отвези меня домой, — сказала она и снова трогательно улыбнулась. Это смягчило мои острые углы. Пробралось внутрь, как назойливый захватчик.
Опасный. Смертоносный.
Пробило брешь в моей твердой решимости.
Встав, я протянул ладонь и кивнул, помогая ей подняться.
Помог ей встать на ноги.
И отвез ее домой.
ГЛАВА 13
Сентябрь 1996 года
Фейерверки раскрашивали небо, и я наблюдала, как черное пространство надо мной оживает изумрудными и фиолетовыми полосами. Выходные в честь Дня труда официально подошли к концу, и лето завершилось красочными проводами.
Если для большинства восемнадцатилетних конец лета означал, что впереди новые приключения — колледж, переезд, планирование карьеры, — то для меня он означал лишь повторение пройденного.
Я возвращалась назад.
Из-за ухудшающегося психического состояния и плохих оценок наверстать упущенное оказалось непреодолимой задачей. Это было унизительно, но я приняла решение остаться на второй год обучения в старшей школе. У меня были
