Обещаю, больно не будет (СИ) - Коэн Даша
— Чего припёрлись? Нет никого дома!
— Заказное письмо, — произнёс я, зажав нос двумя пальцами.
— От кого?
— От Деда Мороза.
Дверь передо мной со скрежетом открылась, и я почувствовал разрыв шаблонов, ибо та, кого я видел перед собой, практически не имела ничего общего с высокомерной, холеной рожей Храмовой Алевтины Петровны. Сейчас передо мной стояла её обезображенная копия: одутловатое, обвисшее и покрасневшее лицо, мешки под глазами, нос картошкой.
И вишенка на торте — особый «аромат», который невозможно было спутать ни с чем другим.
Всё это было мне до боли знакомо, потому что моя собственная мать некогда скатилась в это же зыбучее болото, из которого уже не выбраться. И не отмыться.
— Здравствуйте, Алевтина Петровна, — улыбнулся я максимально миролюбиво и на всякий пожарный сунул ногу в створ калитки, чтобы от меня невозможно уже было отделаться.
Быстро просканировал двор: посреди разрухи в инвалидном кресле сидела безучастная старуха и смотрела в никуда. У самого дома у бака выстроилась шеренга бутылок из-под горячительного. На крыльце из железной миски, рыча, жрал какой-то корм облезлый кошак без хвоста.
Да уж, прямо утопия восьмидесятого уровня, ни дать ни взять.
— Басов? — на один глаз прищурилась Храмова.
— Узнали?
Смеётся. Закашливается. Осматривает с ног до головы насмешливым взглядом и выдаёт:
— И чего припёрся?
А я смотрю на это чудо в перьях и решаюсь играть ва-банк.
— От деда приехал привет передать.
Прищуривается, делает шаг за ограду и оглядывает улицу, потом снова смотрит на меня с зашкаливающим подозрением. Сплёвывает на землю и цедит, пытаясь закрыть калитку перед моим носом.
— Пошёл на хрен отсюда!
— Успокойтесь, — цепляю я её за край выцветшего и просаленного халата, немного встряхиваю и подаюсь вперёд, пытаясь подавить взглядом, но эта грымза тоже не теряется.
— Передай своему деду, что поезд давно ушёл! — затем со всей дури наступила мне на ногу, и воспользовавшись моим замешательством, всё-таки сумела закрыть передо мной дверь.
Я же только чертыхнулся и кивнул. А затем снова прыгнул в тачку и полетел до первого попавшегося алкомаркета, где основательно закупился целой батареей забористого пойла.
И обратно.
А там уж жал на звонок до тех пор, пока мне вновь не открыли.
— Я же сказала — иди в задницу, Басов!
— Я сходил, — поднял пакет с известной символикой чуть выше, дабы привлечь её внимание, и сознательно громыхнул бутылками, — и вернулся с извинениями.
Глаза в глаза и Храмова всё-таки пасует, а затем делает шаг назад и даёт мне возможность пройти внутрь.
Ну вот и всё. Теперь дело за малым. А там уж всем известно, что пьяна баба... языку не хозяйка.
Ярослав
Прохожу в загаженный двор и сразу спотыкаюсь об скособоченную плитку. Чертыхаюсь, но тут же поднимаю на Храмову беспечный взгляд, улыбаясь от уха до уха. Та фыркает и бьёт себя по шее, метко убивая комара.
— Тварь божья, — с ненавистью выплёвывает она и кивает мне на беседку у двух засохших яблонь. — Ставь пакеты туда и давай до свидания.
— Так хотите побыстрее от меня избавиться, Алевтина Петровна? — хохотнул я, а сам бурлил изнутри, брезгливо оглядывая непрезентабельные окрестности. Реально же клоака! И здесь жила моя Вероника? Мрак…
— Сплю и вижу, — буркнула женщина и, кряхтя, словно древняя старуха, уселась за стол, хватая с него чайную кружку и выплёскивая в кусты крыжовника остатки какой-то бурой жидкости. — Что там у тебя? Наливай скорее.
Испанский стыд...
Не могу удержаться и снова окидываю Храмову оценивающим взглядом и ещё раз ухожу на перезагрузку. Как можно было себя так запустить? Ну не вязалось у меня это ходячее постаревшее минимум лет на пятнадцать чучело с той опрятной, ухоженной учительницей литературы, коей я её видел три с половиной года назад. Убитые руки — под ногтями грязь. Седая, засаленная голова. И совершенно пустые глаза.
— До сих пор ненавидите меня? — присаживаюсь я напротив неё и достаю из пакета бутылку наугад, попутно свинчивая с неё крышку и наливая её содержимое в кружку.
— Ещё, — кивает мне Храмова, и я подчиняюсь, наполняя её «фужер» почти до половины.
— Так что?
— Да не всрался ты мне, Басов, — неожиданно громко заржала женщина и опрокинула в себя сразу половину кружки. Крякнула, занюхала выпитое сгибом своего локтя, и сама полезла в пакет, выуживая из него прошутто и сыр.
— Я этому несказанно рад, — подпёр я рукой подбородок, а сам стрельнул глазами в сторону той самой старухи, что до сих пор с безучастным взглядом сидела в инвалидном кресле. На вид такая же неухоженная, как и хозяйка этого гадюшника.
Дальнейшие полчаса я молча сидел и следил, чтобы кружка Храмовой не пустовала. А она и рада была вкидывать в себя сорокаградусное пойло. На третьей рюмке, выпив за любовь, достала из кармана халата пачку с сигаретами и, под мой в крайней степени ошарашенный взгляд, смачно затянулась.
— Что ты так смотришь на меня? Не нравится, что курю, да?
Будь моя воля, то я бы выдал, что-то по типу: «Мне плевать даже если ты прямо сейчас застрелишься». Но я смолчал, ибо мне нужна была информация и я был настроен вполне себе решительно вытрясти её из этой запитой алкоголички даже под пытками.
— Да нет, всё нормально, Алевтина Петровна. Просто удивился.
— Удивился он. Рассказывай давай, чего высиживаешь?
Да уж, не все ещё мозги вымочила в спирту. Шарит.
— Да просто хотел узнать, какая кошка между вами с дедом пробежала.
— А чего у него не спросишь?
— Он соврёт, а вот вы нет. Я почему-то в этом уверен на все сто.
— Ну надо же, какая честь, — в очередной раз глотнула из чашки женщина и между тем подняла на меня практически трезвые глаза. Половину бутылки приговорила и хоть бы хны. — Но ты прав, за враньё мне больше никто не платит. Хотя обещали.
— Вы имеете в виду ваш поспешный переезд сюда?
— А ты думаешь, что я по доброй воле в эту глушь попёрлась? — рявкнула она.
— Всякое бывает, кому-то ведь действительно в радость жить в таком тихом месте.
— Но не мне! И всё это дерьмо из-за тебя одного, Басов! — с откровенной ненавистью упёрлась в меня взглядом Храмова и опустошила кружку.
— Я не хотел, правда. Молодой был, глупый. Сейчас бы сам себе по рогам за все те выходки надавал. Простите меня, Алевтина Петровна, — максимально правдоподобно отыграл я и состряпал выражение лица, как у кота из знаменитого мультфильма.
— Пф-ф-ф, — закатила женщина глаза, но я увидел, что на её одутловатом лице промелькнуло удовлетворение. Очевидно, она все эти годы мечтала услышать нечто подобное из моих уст и вот свершилось.
— От чистого сердца говорю, поверьте.
— Очень сомневаюсь, что в вашей семейке хоть у кого бы то было это пресловутое сердце, да ещё и чистое. Ты посмотри, до чего вы меня довели!
— Значит, тут не только я расстарался, но и мой дед. Так?
— Так! Дедуля твой очень сильно дорожил твоим будущим. А я очень сильно дорожила своей дочерью. Но мне за доставленные неудобства, ко всему прочему, обещали ежемесячно платить за молчание в течение ещё целого года. И я, дура, поверила. Вот только Тимофея Романовича хватило лишь на шесть жалких месяцев.
— Обидно.
— Встречу его — в рожу плюну!
— Ну я думал, что он вам нормально заплатил, разве нет?
— Не бывает мало денег, — отмахнулась Храмова и снова накатила, уже сама себе подливая из стремительно пустеющей бутылки.
— Ну он же не только вас купить попытался, Алевтина Петровна. Дед мне сказал, что Веронике тоже нормально так приплатил за «потеряться». В сумме там должно было хватить на квартиру в Краснодаре и дачу на берегу моря, а не вот это во всё. Да и давайте честно, не всем так с неба падает за простой переезд.
Я не в силах был скрыть весь яд из своих интонаций. Говорил и чувствовал, как внутри меня всё бурлит и полыхает. И до сих пор не мог представить себе картинку, где бы радостная Истомина брала у деда конверт, прикидывая на что она потратит такую крупную сумму.
