Очарованный - Джиана Дарлинг

Это означало, что будущее Елены выглядело решительно мрачным. Я решила проводить больше времени со своей старшей сестрой, когда вернусь, как будто моя любовь каким-то образом смягчит удар ее предстоящего горя.

Я все еще была отвлечен, когда в мою дверь раздался хриплый стук, и с другой стороны кто-то громко выругался по-итальянски.

Мое сердце подпрыгнуло к горлу, когда я открыла дверь и увидела Данте, склонившегося в проеме, его большое тело согнулось от боли, а зубы стиснуты и блестели на мокром от пота лице.

— Madonna santa! Данте, что случилось? — потребовала я, когда он бросил свою скомканную куртку на столик.

Я встала под одну из его тяжелых рук, чтобы начать процесс затаскивания его в дом. Ростом он был выше шести футов пяти дюймов, а от рук до пальцев ног он был покрыт плотными мускулами. Мне казалось, что я тащила за собой машину, когда вела его на кухню и усаживала на табуретку на островке.

— Начни говорить, капо, — резко приказала я, схватив его белую рубашку зубами и разорвав ее пополам.

— Так хотелось увидеть меня без рубашки, что не терпелось схватить ножницы? — сухо спросил он, и лишь легкая резкость в его голосе выдавала боль, которую он испытывал.

Я зашипела, увидев сочащуюся рану в его левой части живота.

— Cazzo, пулевое ранение?

Он пожал плечами и застонал от боли.

— Я легкая мишень.

— Потому что ты чертов идиот? — огрызнулась я.

— Потому что во мне так много всего, к чему можно стремиться, — ответил он с однобокой ухмылкой.

Я закатила на него глаза, выхватила из ящика чистое кухонное полотенце и слишком сильно прижала его к его ране.

— Держи это крепче, пока я принесу еще припасы. Тебе повезло, что я всегда готова. Шеймус не научил меня ничему, кроме как зашивать сломанного человека.

— Мое сердце было разбито целую вечность, и ты не позаботилась об этом, — раздраженно пробормотал он.

Я слегка хлопнула его по плечу и вышла из комнаты в спальню, чтобы взять спрятанную там полную аптечку.

— Cazzo, Данте, я не знаю, почему бы тебе просто… — Я застыла на пути обратно к нему, когда поймала выражение его лица.

— Козима, — промурлыкал он с итальянским акцентом, густым, как норковая шкурка. — У нас гость.

Мой взгляд метнулся к Жизель, которая стояла в явном шоке у входа на кухню. Жестяной набор выпал из моих внезапно вялых рук на кухонную стойку.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я, слишком испуганная и защищающаяся, чтобы снизить тон.

— Эм, я живу здесь. Что делает на нашей кухне мужчина с кровоточащей раной? — она ответила с неслыханной ранее дерзостью.

Данте откинулся на табурете, прислонившись спиной к стене и устроившись поудобнее, чтобы наслаждаться просмотром нашего шоу.

Я бросила на него злобный взгляд, затем вздохнула и взволнованно провела рукой по волосам.

— Я… Послушай, Жизель, мне нужно, чтобы ты ушла. Прямо сейчас.

И Данте, и Жизель, казалось, были сбиты с толку моим требованием.

— Ты сейчас шутишь? Я не уйду отсюда вот так! — вскрикнула она, взмахнув рукой вперед, указывая на раненого, очень развеселившегося мафиози, сидевшего на нашем кухонном острове.

— Да, — сказала я, излучая уверенность Александра так, чтобы мой голос не терпел споров. Я ни в коем случае не могла посвятить Жизель в жизнь Данте и драму посвященных в жизнь мафии. Нам этого было более чем достаточно, когда мы росли в подмышках «Наполи». — Ты собираешься пойти куда-нибудь после обеда и насладиться городом, подумать о своем шоу и увидеться с друзьями. Ты абсолютно никому ничего не скажешь по этому поводу, и я напишу тебе, когда ты сможешь вернуться в квартиру.

Рот Жизель открывался и закрывался, бесполезный от гнева, прежде чем она наконец обрела свой голос и свои забытые итальянские инстинкты.

— Козима!

Я скрестила руки на груди, расставила ноги в стороны, как генерал, нетерпеливый от того, что его приказы грубо подвергаются неподчинению, и стала ждать, пока Жизель сдастся.

Это заняло больше времени, чем я думала, но наконец, с последним обиженным и растерянным взглядом, она прошептала: «Козима…».

Это была мольба узнать больше, доверить ей бремя моей тайны, чтобы я могла разделить это бремя.

Она понятия не имела, насколько тяжело бремя моих многочисленных секретов, и не было никакой возможности, если бы я вообще имела какое-то право голоса, чтобы она когда-либо могла это сделать.

— Parta, — приказала я. — Иди.

Я ненавидела морщинку между ее рыжими бровями, когда она так отшатнулась, что я повернулась раньше, чем она успела, сосредоточившись на сортировке аптечки, чтобы мне не пришлось смотреть.

— Такая сильная, Tesoro (с итал. Сокровище), — тихо сказал Данте, его голос был нежным, когда он провел рукой по моей спине. — Ты когда-нибудь задумывалась, сломаешься ли однажды?

— Stai zitto, — пробормотала я ему, приказывая ему заткнуться.

Его смешок мягко скользнул по моему лицу, когда я наклонилась, чтобы протереть рану спиртом и антисептиком.

Он не сдвинулся ни на дюйм, когда горящая жидкость столкнулась с его ободранной плотью, потому что это была не первая его пуля и не последняя.

— Позвони Сальваторе, — процедил он сквозь стиснутые зубы, когда я прижала свежую марлю к ране и эффективно обернула ее вокруг наклонной буквы V его туловища.

Я кивнула и направилась в спальню, чтобы взять телефон, чтобы Данте не услышал, как я говорю его псевдоотцу, какой он чертов идиот. Я смутно осознавала, как Данте проходит мимо вида через открытую дверь моей спальни, но затем подключился телефон, и в телефоне послышался грубый итальянский акцент Сальваторе.

— Козима, моя девочка. Чему я обязан этим удовольствием?

Я позволила себе на мгновение закрыть глаза, чтобы почувствовать в ушах его хриплый голос. Он жил за городом, на винограднике в северной части штата Нью-Йорк, где вел тихую жизнь под именем Део Торе, поэтому я видела его не так часто, как хотелось бы. Он навещал нас нечасто, потому что был умнее и прилежнее большинства. Быть мертвым в глазах Ордена и закона было важно для него и для любых планов, которые он имел с Данте, поэтому, хотя я знала, что он предпочел бы жить в городе, хотя бы для того, чтобы видеться со мной и приставать к маме, пока она не заберет его обратно, он остался в стороне.

Казалось глупым говорить, что я скучала по нему. Я действительно