Ты меня предал (СИ) - Шнайдер Анна

А Павел между тем проигнорировал мою язвительность и включил радио. Пели что-то попсово-глупое, но ничего — и такое сойдёт.

До дома мы доехали в полном молчании. Павел сразу ушёл гулять с Кнопой, а я, переодевшись, решила прилечь хотя бы ненадолго и заснула. Проснулась через пару часов, вышла из спальни, покосилась в сторону гостиной — свет горел, значит, Павел дома. Прошла на кухню… и застыла, ошеломлённо хлопая глазами.

К букетам от Павла я уже привыкла, но это был не совсем букет — целая корзина с цветами. Белыми и синими. Белыми были розы, а синими… я не помнила название этих цветов — кажется, гиацинты? В любом случае корзина выглядела волшебно. Словно прямиком из сказки, или со свадьбы какой-нибудь принцессы.

А рядом с ней лежал маленький тканевый мешочек. Я осторожно развязала тесемки, открыла — и вздохнула, доставая оттуда крошечный чепчик на новорожденную девочку. Беленький, с нарисованным в центре плюшевым мишкой и милыми ушками по бокам.

— Ты уже встала? — раздался позади спокойный голос Павла. — Будешь ужинать?

Я сглотнула и развернулась к бывшему мужу, чувствуя, что непроизвольно начинаю плакать. Павел вздохнул и, подойдя ближе, ласково провёл ладонью по моим мокрым щекам.

— Это гормональное, Динь, — сказал он мягко. — Все эти скачки настроения. Я знаешь, что подумал… тирамису тебе нельзя, но ведь «Три шоколада» ты тоже любишь? Я купил. После ужина чай попьём?

Я кивнула, прижимая к себе чепчик для моей девочки.

Первая вещь моего ребёнка… И, несмотря ни на что, я была рада, что её купил именно Павел.

Павел

Раньше он только слышал об особенностях поведения беременных, но теперь убедился в этом на собственной шкуре — настроение у Динь скакало туда-сюда раз по десять на дню. И сентиментальная она стала донельзя, могла заплакать от умиления на улице, увидев щенка, котёнка или родителей с маленьким ребёнком. И раздражительная сверх меры, могла вспыхнуть из-за какой-нибудь мелочи вроде забытой на столе грязной чашки. Чтобы Динь ворчала из-за подобного раньше? Павел такого не помнил. Его жена всегда была уравновешенной, иначе она просто не выдержала бы всего, что свалилось на неё по жизни. А теперь вот он был вынужден буквально ходить на цыпочках, опасаясь сделать что-нибудь не так — вдруг рассердится и выгонит? Пока Динь не вспоминала об их уговоре, что Павел поживёт у неё временно, но он не сомневался, что обязательно вспомнит, если он оплошает. Поэтому старался, как мог. И усталость от этих стараний, конечно, была, но только физическая, не моральная.

Как говорил Сергей Аркадьевич, сеансы с которым теперь были гораздо реже — просто не было необходимости к нему обращаться, приступами отчаяния и безысходности Павла давно не накрывало, — он просто обрёл смысл существования. Теперь бы не скатиться обратно в бессмысленность, если Динь всё же однажды примет окончательное решение и выгонит его.

Даже на работе заметили, что Павел воспрял духом, правда, никто, кроме Вики Огневой, не знал, что он пытается вернуться к бывшей жене. Иногда главный ворчал — всё же из-за Динь Павлу порой приходилось отпрашиваться с работы, — но за прошлые заслуги пока прощал, только косился с недоумением. Впрочем, не он один. Всем коллегам, знающим Павла уже больше десяти лет, хотелось выяснить, что происходит в его жизни, кто-то даже пытался осторожно расспросить, но успеха не добился. Павел молчал, опасаясь спугнуть… что? Удачу? Сложно было сказать, учитывая его прошлые косяки и непостоянное настроение Динь. Но что-то определённо менялось… и кажется, всё-таки к лучшему.

Они с женой даже стали чаще ужинать вместе, хотя она почти всегда молчала и потом сразу убегала к себе.

Это был вечер накануне очередной поездки в клинику — у Динь шла 27 неделя. Часом ранее Павел привёз очередные пачки с лекарством, на этот раз пять штук, а заодно и хорошую новость, что скоро приключения с поставками закончатся и можно будет покупать всё в ближайшей аптеке, а не мотаться за город. Динь обрадовалась, посветлела лицом и даже улыбнулась Павлу. Несмотря на то, что она относилась к нему сейчас гораздо мягче, улыбалась всё-таки редко.

— Завтра пойдёшь со мной на УЗИ, — неожиданно сказала жена, глядя не на него, а в свою пустую чашку из-под чая. — Теперь можно.

— Теперь?.. — удивился Павел и сразу прикусил язык: не надо было уточнять. А вдруг передумает?

Сердце колотилось, как шальное. Неужели он всё-таки сможет увидеть их с Динь девочку?.. Павел с самого начала воспринимал этого ребёнка, как своего — но жене, понятное дело, ничего не говорил, опасаясь раздражать.

— Не хотела в прошлый раз, потому что срок был почти 24 недели.

Он не сразу понял, о чём говорит Динь. Точнее, о ком. А когда понял…

Господи, сколько ещё эта тема будет всплывать? Каждый раз, когда Динь заговаривала о Соне, Павел дёргался, не зная, стоит ли говорить, что эта девочка не была его дочерью? В итоге молчал, опасаясь, что это признание потянет за собой ещё миллион объяснений, и Динь разнервничается. В конце концов, к мысли о том, что у него был ребёнок, она уже привыкла. А вот ко всему остальному…

— Ясно, — выдавил Павел и решил сменить тему. — Так ты выбрала врача и роддом?

Жена сразу отвлеклась и принялась рассказывать, о чём договорилась с Ириной Сергеевной. Пока, впрочем, ни о чём конкретном — узнав, в каком роддоме хочет рожать Динь, врач дала контакты акушера-гинеколога, с которой нужно было связаться после 30 недели беременности.

— Даже не верится, что я почти добралась до третьего триместра, — пробормотала в этот момент жена задумчиво, и Павел даже чуть улыбнулся — живот у Динь скоро на нос полезет, а ей всё не верится. Впрочем, наверное, и когда ребёнок уже начнёт носиться по квартире, она по-прежнему иногда будет сомневаться, что спустя десять лет всё-таки справилась.

Ребёнок… Позволит ли Динь быть отцом этому ребёнку? Ничего на свете Павел не хотел сильнее, чем остаться здесь, рядом с его родными девочками.

* * *

На следующий день жена с самого утра была особенно молчалива и задумчива, как всегда бывало, когда ей делали УЗИ. Она была сосредоточена на себе, своих мыслях и внутренних ощущениях, и Павел невольно любовался ею.

— Сильно она уже пинается? — поинтересовался он, заметив, как Динь положила ладонь на свой хорошенький животик, обтянутый светло-лазурным хлопком платья. Пару месяцев назад жена окончательно перебралась из брюк в платья и юбки, и Павлу это очень нравилось. Такая она была милая во всём этом, ещё и с животиком, который постоянно рос, и Павлу доставляло удовольствие наблюдать за этими изменениями. Он помнил, как один его коллега жаловался во время беременности жены, что она стала ужасно круглая, как шарик — ни обнять, ни подойти, — и теперь диву давался на те давние слова. Павел не уставал смотреть на Динь, подмечать, как она меняется, становится шире, мягче, плавнее…

И как же безумно ему хотелось её обнять. Как же хотелось, Господи…

— Си-ильно, — протянула Динь, улыбнувшись, и погладила живот. — Активная она у меня. Футболисткой будет.

С языка едва не слетел вопрос: «А можно мне потрогать?» — но в последний момент Павел сдержался. Только нарываться ему сейчас и не хватает, ещё и перед УЗИ…

Он молча помог Динь выбраться из машины и еле слышно вздохнул, когда она не стала цепляться за его локоть, а пошла в клинику сама, медленно и плавно, с достоинством — он иногда видел такую походку у других беременных. Эти женщины не шли, а почти носили себя, как величайшую драгоценность, и Павлу было тепло и приятно смотреть на такую Динь.

Игорь Евгеньевич принял их почти сразу. Кивнул и пожал руку Павлу, никак не прокомментировав его неожиданное появление в кабинете, хотя наверняка был в курсе, кем он приходится Динь, хотя бы частично. И Павлу даже показалось, что пожилой врач немного обрадовался, когда Динь вошла в кабинет не одна и поинтересовалась, можно ли ещё один человек посмотрит на её малышку.