После расставания. Вернуть Любовь - Мила Реброва
– Лапушка, – нежно протянул я, дотрагиваясь указательным пальцем до маленького носика. До сих пор не могу поверить, что она моя. Моя дочь. Такая красивая, ладная, родная…
– Глеб! Я с тобой говорю! Не отвлекайся! – смешно потребовала Маруся, напыжившись.
– Я тебя слушаю, Мусь. Но с бабушкой иначе невозможно. Я же не ожидал, что так выйдет, – попытался я уговорить ее не сердиться. – Прости меня.
– «Прости меня», – передразнила она. – Ты же взрослый человек, Глеб! Вот зачем вести себя так?! Думаешь, мы с врачом просто так всё это говорили и держали тебя в покое? Что ты мне обещал, когда врач соглашался тебя выписывать?! – не думала она успокаиваться.
– Мусь… – нежно протянул я, надеясь, что она оттает и не будет больше ругаться, но куда там. Моя воительница только начала.
– Что Муся? Вот что?! – бушевала она. – Ты хоть представляешь, как ты меня напугал?! Понимаешь, сколько крови…
– Эй! Иди сюда, – привстав, притянул я ее к себе, прижимая сквозь сопротивление к боку.
– Всё хорошо. Я в полном… Ну ладно, может, и не в полном, но в относительном порядке, – видя готовые сорваться с ее языка возражения, исправился я. – Хватит об этом думать. Я обещаю, что не заговорю с бабушкой, пока полностью не поправлюсь, если это тебя успокоит.
Муся лишь запыхтела, но не стала вырываться, что вселило в меня надежду. Не могла моя девочка подолгу злиться.
– Два дня полного покоя. Понял? – буквально через минуту бескомпромиссно оповестила она меня. – Чтоб лежал как бревно!
– Оу-у, быть бревном мне бы не хотелось, – прошептал я с намеком, поглаживая ее по плечу.
– Будь добр им побыть! С меня хватит потрясений! – стукнула она меня несильно, на что дочь полностью отзеркалила ее, хлопая меня своей пухлой ладошкой и смотря с хитринкой.
– Ой! Больно! Это разве хорошо – бить больного?! – театрально потер я бок, забавляясь реакцией дочери. Малышка сначала застыла, а потом, позабавленная, тихонько захихикала.
– Ругать его нужно, а не хихикать, хулиганка! – зарычала Муся, ловко перелезая через меня и хватая дочь.
– Я-я-я-а-а-а! – запротестовала тут же мелкая, но Муся была непреклонна, с притворным рычанием поднимая ее на вытянутых руках.
– Хулиганкой растешь, да? Р-р-р! – куснула она ее за живот, отчего Василиса неудержимо захохотала, дрыгая конечностями. Слава богу, дочка отвлекла на себя всё внимание Маруси, тем самым спасая меня от дальнейших нотаций.
– Мусь, а бабушка… Она какая-то другая, – не зная, с кем еще поделиться, начал я говорить о не дающем мне покоя вопросе.
– Другая? – опуская дочь к себе на грудь и поглаживая по спинке, переспросила она.
– Ну да. Она так остро отреагировала на произошедшее, чуть ли не плакала. Обычно она куда более сдержанна. И, честно говоря, я не думал, что она так переживает обо мне, – проговорил я.
– Ты ее внук. О ком ей переживать, если не о тебе? – в недоумении спросила Маруся.
Я мог понять ее реакцию, ведь любой нормальный человек подумал бы так же. Только вот моя бабушка ни о ком не волновалась кроме своей любимой крестницы, которую даже назвали в ее честь. Когда Лена попала в ту злосчастную аварию, бабушка только и делала, что обвиняла меня и проводила все дни напролет в больнице. Она отказывалась верить моим словам, всегда оставаясь ей верной и считая непогрешимой.
Лена в представлении бабушки была ангелом во плоти, неспособной ни на один плохой поступок. Хотя и водились за ней грешки, о которых бабушка даже не подозревала. Раньше мне было обидно, но со временем я научился игнорировать это, ведь ничего изменить всё равно не в силах.
– …она ужасно перепугалась после твоего падения, – продолжала меж тем Маруся.
– Мусь, а ты ездила к родителям? – задал я пришедший внезапно в голову вопрос.
Она тут же напряглась, как всегда бывало, когда заходила речь о ее семье. Это была больная тема, но я хотел знать, нашла ли она в себе силы простить их.
– Нет. И не собираюсь, – жестко ответила Маруся, прикрывая глаза и целуя дочку в макушку. – Сейчас, когда я сама стала матерью, я еще больше зла, Глеб. Я готова умереть ради благополучия дочери, а им было наплевать! Уверена, они и не помнят о том, что я когда-то была у них.
Я прекрасно понимал ее. Но я также знал, что она хотела бы всё исправить, хотела бы их любви… Как и я в свое время хотел любви бабушки, которую она дарила Лене. Я ведь мог послать Лену с ее беременностью и не жениться на ней. Но очередное желание пойти на поводу у бабушки и добиться ее одобрения сыграли со мной злую шутку. Так что я не понаслышке знал, что такое глупые надежды.
– Прости, я не должен был бередить твою рану. Просто я ничего не помню, и это меня убивает, – прошептал я, двигаясь к ним с дочкой, закидывая руку Мусе за плечо и прижимаясь к ней. – Но я рад, что мы вместе. И рад, что у нас есть дочка, – накрыл я спинку Василисы поверх руки своей женщины. Моя. Маруся снова моя! Мне удалось вернуть ее, и это главное. А остальные вопросы мы как-нибудь решим. Ведь память рано или поздно обязательно ко мне вернется.
***
– Осман! – недовольно рыкнул я, на что друг лишь поднял руки, признавая поражение.
– Прости, приятель, но я ничего не могу тебе сказать. Пусть всё идет своим чередом. Раз врач запретил рассказывать тебе что-то, значит, на то были свои причины, – промолвил он.
Они с Ксюшей приехали на обед, после которого девочки уединились в детской, а я решил провести время с Османом в гостиной, радуясь, что бабушки не было дома. Я надеялся выведать у друга подробности своей жизни и изменений, постигших меня за последний год, напрочь стершийся из моей памяти.
– Я скоро с ума сойду! – рыкнул я вновь, разочарованный его молчанием.
– Ради бога, только не волнуйся…
– И ты туда же?! Хватит! Я устал от каждого человека, повторяющего мне не волноваться! – вспылил я. –
