Вера Колочкова - Слеза Шамаханской царицы
– Влад... Ты что, договорились же...
– Да, да, извини... – оглянулся нервно, держа в пальцах сигарету. – Все, больше не буду.
А пальцы-то дрожат... Что это с ним? Натянут весь как пружина, и глаза по-прежнему блестят сумасшествием...
В прихожей хлопнула дверь, будто подхлестнула ее удивленно-тревожное состояние.
– Влад... Там вроде Максим пришел. Иди встречай, ты же хотел с ним о чем-то поговорить!
– Да. Я поговорю. Потом, потом, Лиза... Иди, у тебя на кухне что-то горит...
Ничего у нее на кухне не горело. Но все равно развернулась, послушно отправилась на кухню, бросив уже раздевшемуся в прихожей Максиму:
– Ужинать будешь, сынок?
– Нет, мам, я в кафе поужинал...
– Там отец рвется поговорить с тобой о чем-то.
– Да? Ну что ж... Если рвется, то поговорим, конечно...
И опять будто кольнуло холодком в солнечное сплетение – что-то услышалось в голосе Максима чужое, насмешливое, похожее на злую строптивость. Хотя – чему тут удивляться? Видно, так и не сумел простить обиды за мать... Интересно, а родному отцу простил бы? Нет, все-таки несправедливо устроены человеческие отношения – уж как старался Влад все эти годы парню отцом быть... И ведь был, точно был, ни разу меж ними черная кошка не пробежала! Даже в опасный подростковый период Влад запросто мог подобрать к парню ключик...
Отдавшись своим грустным мыслям, она не сразу поняла, отчего так резанул по сердцу шум голосов, доносящихся из комнаты Максима. Нет, голоса мужа и сына не были громкими, они были... слишком уж напряженными, отдающими тревогой близкого скандала. Так, с удивленной болью в сердце, и побежала рысью туда, к этим голосам, и, прежде чем рвануть на себя дверь, услышала обрывок брошенной Максимом злой фразы:
– Да, встречаюсь, и что? Права не имею, да? Это мои личные дела, понял? С кем хочу, с тем и встречаюсь!
Они стояли друг против друга, слишком близко, глаза в глаза. И замолчали оба на полуслове, глянув на нее со злой досадой. Именно эта досада и всплеснулась у нее в голове горестным осознанием – как-то сразу, вдруг поняла, о каких сыновних личных делах идет речь... Все вдруг связалось в мозгу быстрыми узелками-догадками, и моментально вплелось в них это коварно перекатывающееся мягким знаком имя – Эльза...
– Ты... Да ты... Как же ты мог, Максим? Ты это... сам так придумал, да? – видимо, не отдавая себе отчета в двусмысленности положения, яростно прошипел Влад, хватая Максима за грудки.
Наверное, ей надо было сказать что-то, остановить как-то эту дурную в своей оглушительной ярости мизансцену, да только напало вдруг странное онемение – ничего тело не чувствовало, провалилось в паралич изумления. И очнулось, когда послышался за плечом дрожащий Ленкин голосок:
– Папа, Макс... Вы что... Вы что делаете?!
– Влад, прекрати сейчас же! Очнись, Влад, отпусти его, ты что творишь? – проговорила хрипло, шагнув к Владу и хватая его за плечо.
Оно тряслось мелкой горячей судорогой, тряслось болью, потерей сознания, тряслось сумасшествием, да бог еще знает чем трясется весь организм в минуту нахлынувшей ярости. Слепой ярости, неуправляемой, неосознанной.
– Пусти... Пусти меня, слышишь? – коротко скосив на нее глаз, почти спокойно проговорил Максим. – Успокойся, ну... Говорю же – это мое личное дело... Ну хочешь, я уйду сейчас?
– Куда, куда ты уйдешь? Максим! – смешно взмахнула она руками, как курица. – Что значит – уйдешь? Куда это ты уйдешь?
– Да не бойся, мам... Ничего, пойду погуляю немного, не волнуйся.
Влад, словно услышав наконец их голоса, быстро разжал руки и будто встряхнулся, сбрасывая с себя остатки ярости, глянул сквозь нее пустыми глазами. Еще раз тряхнул головой, словно вспоминая – что ж это с ним было сейчас...
И быстро повернулся, шагнул к двери, задев плечом прижавшуюся к косяку Ленку. Было слышно, как старательно закрылась за ним дверь спальни. Не с размаху, нет, слишком старательно, с деликатным щелчком английского замка.
Максим тоже быстро прошел в прихожую, начал торопливо натягивать на себя куртку.
– Сынок, прошу тебя, не уходи... Объясни мне, что происходит...
– Не сейчас, мама. Потом. Извини, все потом...
Схватив с полочки шапку и перчатки, выскочил за дверь, будто за ним гнались, затопотал ботинками вниз по лестнице. Она так и осталась стоять в прихожей, опустив плетьми руки вниз. Подошла Ленка, тронула горячей ладошкой за предплечье:
– Теть Лиз, а что это было, я так и не поняла... Почему они поссорились? Макс что-то ужасное натворил, да?
– Нет, Леночка, ничего он не натворил. Просто папа... его не так понял, наверное. Они сами разберутся, ничего...
– А почему он у него спрашивал – как ты мог, как ты мог? Что он такое мог-то?
– Ты вот что, Леночка... Ступай-ка спать и ни о чем не волнуйся. Как поссорились, так и помирятся, ничего... Иди, иди, Леночка, тебе завтра рано вставать...
– Ну да. У меня завтра первая пара.
– Ну, вот видишь. Все будет хорошо, не бойся. В большой семье всякое бывает. Иди, мне с папой поговорить надо.
– А... Ну тогда ладно, так бы сразу и сказали. Все, исчезаю...
Втянув голову в плечи, она почему-то на цыпочках пробежала в свою комнату, плотно прикрыла за собой дверь. И тут же открылась дверь спальни, выпуская в узкий коридорчик Влада, одетого в старые джинсы и грубой шерстяной вязки толстый свитер.
– Я к маме на дачу поеду, Лиза, – проговорил быстро, деловито всовывая ногу в ботинок. – Завтра шефу скажешь, что меня целый день не будет, что я заболел...
– Погоди, Влад! Ты можешь мне по-человечески объяснить, что происходит?
Он молча наклонился, долго и старательно завязывал шнурки на ботинках. Распрямившись и не глядя в глаза, произнес тихо, убито:
– Нет, Лиза, не могу... Прости, но правда не могу. По крайней мере сейчас... Язык не повернется. Не могу, прости...
– Тогда езжай осторожно, ладно? Не гони, у тебя резина плохая...
Видимо, эта ее «резина плохая» совсем уж некстати пульнула заботливостью в открытую рану, и он снова дернул головой, поморщился, как от зубной боли. Нахлобучивая шапку, торопливо открыл дверной замок, шагнул за дверь не оглянувшись.
Она автоматически протянула руку, накинула цепочку, постояла немного, будто вспоминая – надо немедленно что-то сделать... Такая в голове образовалась пустота от ужаса происходящего, как после обморока! Ах, да, нужно же Максиму позвонить...
Он ответил сразу, будто ждал ее звонка. Проговорил торопливо в трубку:
– Мам, ну не волнуйся, правда! Со мной все в порядке, я живой и здоровый, чего ты...
– Приходи домой, Максим. Отец уехал до завтра, приходи. Поздно уже, прошу тебя.
– Ладно, мам... Иду...
– Прямо сейчас иди!
– Да, буду через пятнадцать минут.
Что ж, пятнадцать минут тоже время, чтобы прийти в себя. Можно валерьянки накапать, можно у окна постоять, вглядываясь в холодную темноту. Можно себе приказ отдать – веди себя через пятнадцать минут спокойно, не набрасывайся на сына...
