Вера Колочкова - Слеза Шамаханской царицы
Потом, как это бывает обычно, разбрелись по разным углам – Влад с Романовым остались за накрытым в комнате столом, тихо бубукая про футбольную премьер-лигу, они же со Светкой переместились на кухню, болтая о том о сем, незначительном, стараясь избегать витающей над головами больной темы. Хорошо в этом смысле Владу с Романовым – они не были близкими друзьями, поэтому не вывертывали дружескую душу наизнанку...
– Лиз... А Вершинин твой все-таки загулял, да? – тихо спросила наконец Светка, перебив ее на полуслове.
– А что, заметно?
– Ну да... А ты как хотела? Ты только вошла, я сразу увидела, что из тебя тайное страдание так наружу и прет, так и прет!
– Ну почему же страдание... Это не страдание, Свет, это терпение.
– А что, это не одно и то же, по-твоему?
– Нет... Ты ж сама в прошлый раз мне про терпение толковала, помнишь? Ну, что надо терпеть и понимать, если любишь... Понимать, и терпеть, и цветов ждать...
– Ну да... Говорила. Да я и сейчас могу повторить то же самое. А только... Хватит ли у тебя сил цветов-то дождаться? Тут, главное, свои силы не переоценить... Между терпением и цветами еще не раз мордой в кипяток окунешься, уж поверь мне, знаю, что говорю!
– Свет, не пугай меня. Да и все равно мне деваться некуда, ты же знаешь.
– Э-э-э, нет, дорогая! Ты в этот процесс безысходность не примешивай! Это все равно что в тесто протухшее яйцо замешать!
– Да знаю я, знаю! И ничего я не примешиваю! Нет, конечно, я не могу не думать о детях, это само собой... Но дело не только в них. Дело во мне – в моем к нему отношении... Знаешь, самой иногда и горько, и смешно. Вот он сидит, своей влюбленностью мучается, а я, дура, его муками мучаюсь... Люблю я его, понимаешь, Свет? Люблю, ничего не могу с собой поделать...
Вздохнула, и слезы навалились, не спросясь, раздрызгали и без того хрупкое состояние грустного равновесия. Видимо, много их накопилось уже, слез-то. Надо было раньше помаленьку выплакивать, что ли?
Светка вскочила, двинула ногой кухонный стул, уселась рядом, обняла молча. Хорошо, что словами не успокаивает. Прижалась всем телом, дышит в ухо... И как хорошо, как спокойно от нее счастьем пахнет... И молоком грудным. Наверное, так они и пахнут – цветы терпения. Наверное, ранее пережитое и счастливо потом забытое им особенный аромат придает...
Сквозь слезное отчаяние вспомнилось вдруг, как они с Владом кружили над принесенной из роддома Сонечкой. От Лизы тогда тоже вот так грудным молоком пахло. А когда она Сонечку кормить брала, Влад всегда рядом присаживался, смотрел, смотрел завороженно... Ведь было все это, было! И каким теперь со стороны объемно счастливым кажется! И в то же время – обесцененным будто...
– Ну все, Лиз, поплакала, и будет. Хватит, не трать резервы, Лиз. Ты хоть и сильная женщина, но все равно – не трать. Все ты правильно решила, и все у тебя получится, мудрость и любовь глупую гордыню всегда одолеют.
– Да ну... Какая там му... мудрость... – всхлипнула, вяло махнув ладонью. – Я вот сегодня, между прочим, чуть не сорвалась... Не знаю, каким чудом удержалась. А ты говоришь – мудрость... Это мудрость дурочки с переулочка, Свет...
– Ладно, дурочка с переулочка, иди лучше в ванную, рожу холодной водой умой. Там, на полочке, моя косметичка стоит, приведи себя в порядок. Вернешься – пойдем мужиков чаем-кофе поить, Романов торт какой-то необыкновенный приволок. Знаешь, как называется?
– Как?
– «Цветы желания»! Представляешь, какая подлянка? Бабам, значит, одни цветы терпения достаются, а мужикам цветы желания подавай! Иди, умывайся скоренько, а я пока по этим желаниям ножом пройдусь, расчленю их на аппетитные кусочки!
Вскочив со стула, она схватила кухонный нож, кровожадно покрутила им в воздухе, заставив ее улыбнуться. А после улыбки уже и вздохнулось легче, и навязчивая слезная волна отступила, прошелестев последним всхлипом на выдохе. Как же хорошо, что у нее подруга Светка есть...
Домой ехали в такси молча. Влад на переднем сиденье, рядом с водителем, она на заднем – в холодном одиночестве. За всю дорогу не проронили ни слова, будто так и надо, будто такое их поведение было давно сложившейся привычкою. Так же молча поднялись на свой этаж, открыли дверь, ступили в темную прихожую. Скинув шубу и стянув с ног сапоги, она на цыпочках прокралась в Сонечкину комнату, поправила сползшее с крошечных ступней одеяло. Заглянула и к Ленке – тоже спит. Комната Максима оказалась пустой...
Когда вошла в спальню, Влад уже лежал под своим одеялом. Встала у него за спиной, медленно стянула платье, колготки, машинально нащупала висящий на стуле купальный халат. Надо принять душ и спать... Нет, даже и в душ идти не хочется, устала...
Повернулась, чтобы откинуть покрывало со своей половины кровати. И – встретилась в свете ночника с его взглядом. И замерла, неловко прикрывая грудь, будто взгляд этот был чужой, незнакомый, до непристойности вожделенный. Отшатнулась в испуге...
– Иди сюда! – требовательно протянул он к ней руки. – Ну же, что ты стоишь!
Она двинулась навстречу приказу как завороженная. Легла, и навалился сразу, тяжко дыша перебродившим коньячным духом, и воровато-торопливо проник в плоть, как тот, чужой, незнакомый, который только что рассматривал до непристойности вожделенным хмельным взглядом... Закрыла глаза, сжала зубы, изо всех сил уговаривая себя не расплакаться. Наверное, и это надо перетерпеть. Хмельное насилие. Как там Светка сказала – еще не раз мордой в кипяток окунуться придется? Нет, Светка, ты не права. Мордой в кипяток – это гораздо легче, наверное...
Ну, вот и все. Простонал раненым зверем, ткнулся лицом в предплечье, выдохнул тяжело:
– Прости, Лиза. Прости, я не хотел...
– Пусти, Влад. Пожалуйста.
Сама не узнала своего голоса – сухой, тусклый, шелестящий, как бумага. Встала с постели, пошла к двери, волоча за собой купальный халат. Где-то внутри недоверчиво, исподволь набухали спасительные слезы. Вот и ладно, и хорошо – сейчас встанет под душ, наплачется вволю...
* * *Никогда еще утренний сон не держал ее так цепко в своих объятиях – будто окружил коконом-скорлупой, не давая пробиться наружу. Вроде и сознание проснулось и диктовало свое, обыденное: надо вставать, надо исполнять утренние обязанности – умываться-одеваться, завтрак готовить, Сонечку в садик собирать... Выходные закончились, надо работу работать. Нет, проклятая тяжелая дрема не отпускала, не давала и пальцем пошевелить. Замкнуло что-то в цепочке физиологии, оборвалось звено, передающее нужные импульсы. В какой-то момент даже страшно стало – а вдруг вообще не сможет подняться?
А подниматься надо. Вон Сонечкин проснувшийся голосок за дверьми слышен. Вон Максим что-то проговорил смешливое, торопливое, Ленка ему так же ответила. И Влад... И его голос тоже издалека слышен...
