Елена Лобанова - Из жизни читательницы
Да ведь это же комната моей мечты, осенило меня! Я наконец-то УЗНАЛА ее! Ощущение нереальности происходящего усилилось и заставило похолодеть. Неужто?! Разве так бывает, чтобы вдруг все и сразу? Должно быть, я сплю, и вот-вот раздастся мамин голос: «Марина! Десять минут восьмого! Ты что, решила сегодня опоздать?!»
Но тут раздался какой-то грохот, и озабоченный голос крикнул:
— Тебе черный? Есть молоко… Черт! А хлеба совсем нет…
И я тихонько рассмеялась с облегчением и тут же, неизвестно с чего, всхлипнула.
И в этот самый миг в углу над телевизором ясно обозначилась тень Маргариты, отмывающей пальцы от картофельной шелухи над маленькой раковиной, которой так гордился Мастер.
Новая любовь — это и новая судьба, сказал Валерий.
И я чувствовала, как моя новая судьба понемногу проявляла свою волю. А может быть, это была уже наша общая судьба?
Мои мысли неудержимо тянулись к нему, точно примагниченные мощным полем.
Я торопила время. Никогда еще я не ориентировалась в своем книжном лабиринте с такой скоростью. Никогда не обслуживала посетителей с такой ловкостью и сноровкой. Только что не по глазам я угадывала, кому требуется журнал «Перспективы образования», кому — сборник задач по химии. Моя ручка так и летала по формулярам, а глаза украдкой косились на циферблат часов: до конца работы оставалось еще полтора часа… еще час… сорок минут… и, так и не дождавшись указанных в расписании шестнадцати часов (отпетая троечница! прямо-таки на грани двойки! Но, как видно, настоящих двоечниц успеваемость совершенно не заботит!), я хватала сумку и, бесшумно повернув ключ в замке, с проворством пятиклассницы слетала по лестнице.
Валерий открывал дверь в следующую секунду после звонка.
— Я знал, что ты сейчас придешь, — слышала я, охваченная тяжелым, ласково-удушающим объятием.
А потом он чуть отстранял меня и некоторое время немигающе смотрел в угол моего правого глаза. В последнее время он интересовался паранормальными явлениями и всякого рода телепатией, и этот взгляд, по его уверениям, считался магическим. Выдерживая его, я некоторое время таращила глаза, а потом закатывала их и не спеша падала в обморок, а он подхватывал меня и на руках относил в комнату.
И нельзя было отрицать, что в некоторых аспектах магического влияния он достиг поистине выдающихся успехов…
Я оказывала Валерию посильную помощь по теоретической части, снабжая его то увесистым томом «Психической природы человека», то пестрой брошюркой под названием «Личный магнетизм».
Кто мог предположить, что за произведение выйдет из-под его пера после стольких лет молчания! Иногда он черкал что-то невразумительное в маленьком пухлом блокноте — я уже знала, что это был блокнот для новых сюжетов.
— Так значит, это будет что-нибудь мистическое? — допытывалась я.
— М-м… возможно, мистическое… в стиле экшн… а возможно, эротическое… например, эротический триллер! Почему бы не попробовать себя в новых жанрах? — бормотал он и, бросив блокнот, угрожающе надвигался на меня со своим «магическим взглядом»…
Иногда мы вместе наблюдали за паранормальными явлениями у него в квартире. Очень скоро выяснилось, что многие здешние вещи были с норовом и любили пошутить. Тапочки и носки неудержимо расползались по разным углам комнаты. Только что вымытые чашки и тарелки через пару часов обнаруживались грязными — и хорошо, если в мойке, а не на подоконнике или даже в ванной!
Иногда по вечерам, лежа на диване, мы принимались следить за ними — тайком, делая вид, что просто беседуем о моей школе или обсуждаем какой-нибудь сюжет. И что же? Стоило нам лишь слегка углубиться в проблему нравственного воспитания старшеклассников или заспорить об особенностях театральной иерархии, как, смотришь, одного из необъятных клетчатых тапок уже и след простыл, да и мой халат непостижимым образом исчез из поля зрения!
— Ну а как он вообще — что за человек? — тревожно допытывалась Людасик. — Марыся, ты как-нибудь поосторожнее! Ты же у нас девочка романтическая… А может, он все-таки женат?
— Разведен. Все оставил жене с сыном. Эту квартиру заработал на Севере. Живет на пенсию по выслуге, не работает принципиально — хочет снова писать, — отчитывалась романтическая девочка.
— А как насчет будущего? Обещает он тебе что-нибудь? Предлагает? — не успокаивалась Людасик.
— Ты не понимаешь… Я же объясняю: хочет писать! Ну что он может сейчас предложить? Тем более — пообещать? Его будущее — это то, что он напишет. Напишет — значит, все состоится: издание книг, деньги, слава, положение и все такое… А если нет… Вот примерно такое же состояние, наверное, у спортсменов перед олимпиадой. Вроде все есть: и способности, и мастерство, и кое-какие победы в прошлом. Но надо еще собрать себя для решающего рывка!
— Ну и когда же этот рывок? — вмешивалась нетерпеливая Римус. — Пишет он что-нибудь стоящее? Ты читала?
— Не дает! Говорит — нельзя кормить читателя недоваренным супом… — жаловалась я.
— Значит, хочет сразу поразить, — определяла Римус. — Чтобы р-раз — и наповал!
Я пожимала плечами и притворно вздыхала.
На самом-то деле будущее теперь мало волновало меня, поскольку я и в настоящем-то еще не обжилась как следует. А ПО-НАСТОЯЩЕМУ хорошее НАСТОЯЩЕЕ, думалось мне, просто не может не привести к хорошему будущему!
Мои родители тоже были, как полагается, подробно проинформированы об основных фактах биографии Валерия, его семейном и имущественном положении.
Однако это почему-то не удовлетворяло их. По вечерам, наблюдая мои сборы на ночь глядя, папа нервно хрустел газетой. А мама, с грохотом сунув тарелку в сушку или порывисто отбросив шитье, вдруг с судорожным вздохом объявляла:
— Конечно, Марина, ты уже взрослый человек! И имеешь полное право на самостоятельную жизнь!
И она смотрела на меня так, словно хотела сию минуту разглядеть в моих глазах всю эту мою самостоятельную жизнь. Но это ей никак не удавалось, и от напряжения на глазах у нее выступали слезы. Тогда я обнимала ее и говорила как можно более убедительно:
— Все будет хорошо. Ну правда, мам!
Она тихо всхлипывала и кивала головой, и я замечала ровную седую полоску у пробора в ее волосах. А у папы вздрагивала в руках газета.
И настало время отказаться от своей воли, и сладко подчиниться воле чужой, и признать над собой власть голоса, сонно бубнящего: «Уже со шваброй? Ну-ка брось ее к… Да ты знаешь, сколько женских фигур испортила эта палка?!» Настало время стать послушной, и капризной, и нежной, и взбалмошной, и расхаживать по комнатам то дразняще-ленивой, то кошаче-собранной походкой, и среди ночи пробовать то горький шоколад с миндалем, то молочный с изюмом, и запивать его шампанским, и получить в подарок сумасшедше дорогой комплект белья от «Дикой орхидеи».
