Саманта Янг - Город моей любви

— А что именно было в твоей жизни?

Я снова разгладила платье на коленях дрожащими руками:

— Знаешь, единственный человек, который знает всю правду о моей жизни, это Джосс.

— Не Малкольм? Не Элли?

— Нет. Только Джосс. Я не хочу, чтобы кто-то еще знал.

— Так чертовски много приходится носить в себе и делать самой.

— Кэм… — Я наклонилась вперед, изучая его лицо заплаканными глазами. Мой пульс гнал как бешеный, пока я пыталась понять, стоит все-таки ему довериться или нет. — Я…

— Джо, — он тоже подался вперед, и все мое тело напряглось от его спокойного и уважительного сочувствия, — то, что я сейчас рассказал тебе — о моем усыновлении, о татуировке, — только горстка людей во всем мире знает об этом. Мама, папа, Пити и Нейт. И теперь ты. Мы с тобой сегодня знакомимся заново. Я не тот козел, который осуждал тебя и смешивал с дерьмом, каждый раз ошибаясь. Доверься мне. Пожалуйста.

— Зачем?

Я покачала головой, совершенно растерявшись от его интереса. Конечно же, я понимала, что между нами есть сексуальное притяжение, хотя вслух мы этого и не признаем, но тут было что-то еще. Что-то другое… более глубокое, значительное, яркое, а я и не думала, что бывает нечто более яркое, чем то ощущение, когда мое тело оживало рядом с Кэмом.

Он тряхнул головой:

— Если честно, я и сам не понимаю. Знаю только, что я никогда ни с кем так не обращался, как с тобой, и никогда не встречал человека, который заслуживал бы этого меньше. Ты мне нравишься, Джо. И хочешь ты это признать или нет, но тебе нужен друг.

Эти долбаные слезы снова подступили к уголкам глаз, угрожая пролиться. Я вдохнула поглубже, отвернувшись от него, и в поле моего зрения попал большой стол в углу комнаты. На нем была закреплена чертежная доска с каким-то наброском, но я не могла разобрать, что там. Я скосила глаза, стараясь оттянуть момент решения, рассказывать ему что-то или нет.

— А где твой отец, Джоанна? Почему Коула растишь ты?

— Я не знаю, где он. — Я снова посмотрела на него, гадая, настолько ли у меня затравленный вид, как я себя чувствую. — Он был жесток и любил распускать руки.

Зубы Кэма скрипнули, и я заметила, что его пальцы крепче сжали кофейную чашку.

— Жесток к тебе и Коулу?

Я покачала головой:

— Коула я защитила. Он даже не помнит отца и не знает, что тот меня бил.

Кэм выругался шепотом, опустив глаза, чтобы я не ощутила его злость в полную силу. Почему-то эта злость была мне приятна — приятно, что кто-то ее разделяет. Того, что я рассказывала ему сейчас, не знала даже Джосс.

— И как долго?

— С самого детства. — Слова словно сами разжимали мне губы и бежали по подбородку. Хоть я и смущалась, но остановить их не пыталась. — До моих двенадцати лет. Агрессивный, тупой и жестокий — вот так можно охарактеризовать Мюррея Уокера. Большую часть времени он где-то шлялся, что позволяло нам хоть как-то дышать, но когда он бывал дома, то бил меня и маму. Но Коула… я всегда уводила куда-нибудь подальше, когда отец был в дурном настроении. Ну, или отвлекала его от Коула: пусть лучше бьет меня.

— Господи, Джо…

— Коулу было два года, отец мог его убить одним ударом. Больше я ничего не могла сделать.

— Что с ним стало? С твоим отцом? — Кэм почти выплюнул это слово, как будто этот человек не имел права так называться.

А ведь и правда не имел.

Я презрительно скривила губы, вспоминая пик отцовского идиотизма.

— Нападение и вооруженное ограбление. Получил десять лет в тюрьме Барлинни. Не знаю, отсидел ли он весь срок и когда вышел. Знаю только, что к тому времени мы уже уехали из Пейсли, не оставив нового адреса. Мама не сказала никому из нашей прежней жизни, куда мы едем. И я тоже.

— Твоя мама всегда была такой, как сейчас?

— Она закладывала за воротник, но не так — работать и выполнять свои обязанности вполне могла.

— Я так понимаю, она покатилась по наклонной, когда твой отец загремел в тюрьму?

— Нет, — горько усмехнулась я, точно зная, почему она запила. — Не то чтобы она была особенно хорошей матерью, но все-таки лучше, чем сейчас. Нет. — Я прикрыла веки, защищаясь от тупой боли в груди. — Она скатилась по другой причине. В моем детстве был только один человек, которому я доверяла, — дядя Мик. Он был не настоящий мой дядя, а лучший приятель отца, они подружились еще детьми. Однако дядя Мик вырос хорошим человеком, прямым, как стрела, и хорошо зарабатывал на малярных работах, но по-прежнему дружил с моим говнюком-отцом. Я никогда не выясняла, как и почему они сблизились, однако у меня сложилось впечатление, что в детстве они многое пережили вместе. И хотя отец дядю Мика изрядно раздражал, тот вроде бы не собирался с ним ссориться и исчезать. Мик забегал к нам, когда только мог, а иногда брал меня с собой на работу, и я работала с ним. — Боль усилилась: я заново переживала утрату. — Он не знал, что отец меня бьет. При дяде Мике отец не смел распускать руки. По-моему, он всегда немного побаивался друга. Все изменилось в мои двенадцать. — Я содрогнулась от нахлынувших воспоминаний. — Была суббота, отец смотрел футбол и пил, мама была на работе. Я совершила ошибку, пройдя перед телевизором в решающий момент игры. Он отвесил мне оплеуху, и я оказалась на полу… — Я втянула воздух сквозь зубы, глядя на ковер, снова ощущая ту боль. Я никогда больше не испытывала такой — острой, мучительной, жгучей… — Он вытащил ремень и стал меня избивать… Я до сих пор помню выражение его физиономии: как будто я для него не была даже человеком — не то что дочерью. — Я встряхнулась и подняла глаза на Кэма. Он весь побледнел, его лицо закаменело от сдерживаемых чувств. — Думаю, мне повезло, что дядя Мик успел вовремя — услышал мои крики и ворвался к нам. Он был здоровый парень и… ну, отправил отца в больницу в тот день. Его арестовали, но никто не упомянул о моем избиении, потому что все боялись социальных служб. Отец просто снял обвинение, и дядя Мик отделался штрафом. И отец исчез. В следующий раз мы услышали о нем, когда он попался на вооруженном ограблении. Пока он сидел, дядя Мик бывал у нас гораздо чаще и много помогал. Впервые в жизни у меня практически круглосуточно был полноценный родитель, внимательный и заботливый. Он даже хорошо повлиял на маму. — Я фыркнула, ощущая, как во мне опять растет негодование. — Немного слишком хорошо.

— Твоя мама в него влюбилась, — угадал Кэм.

Я кивнула:

— Подозреваю, она всегда была в него влюблена, но, насколько мне известно, между ними ничего никогда не случалось. Дядя Мик заботился о ней, но и только.

— А что произошло потом?

«Кое-кто отобрал его у меня».