Берта Рэк - Звезда балета
Как же обстояло дело с ее помолвкой? Тут все шло отлично, хотя это и не было помолвкой в полном смысле слова, скорее все еще оставалось «сговором».
Виктор Барр на короткое время съездил с Риппл к ней домой, когда труппа вернулась из турне. Там он понравился всем, даже мальчикам. Тетушка Бэтлшип не скрывала удивления, что Риппл смогла привлечь внимание такого достойного молодого человека. Успех сопутствовал Риппл и тогда, когда в одно из воскресений Виктор привез ее в «Вишневый сад», свое поместье в Кенте.
«Вишневый сад» состоял из прелестного старинного дома, обсаженного деревьями, и сада, стоявшего еще без листвы под ранним весенним солнцем («Не смотрите на все это теперь, подождите, пока зацветет вишня, тогда увидите», – сказала Риппл миссис Барр).
Миссис Барр, маленькая женщина, действительно похожая на дрезденскую фарфоровую статуэтку, как говорил капитан Барр, с первого взгляда одобрила выбор сына. Это была добрая, отзывчивая женщина, которая хорошо относилась ко всем людям – от кухарки до сельского учителя. Она была прекрасно одета; судя по ее платьям, мехам, обуви и по общему впечатлению от всего дома, мать Виктора никак нельзя было причислить к «новым беднякам». Обращаясь к своему высокому, крупному сыну, она всегда называла его «Виктор, дорогой», как будто эти два слова составляли одно имя:
– Виктор, дорогой, разрежь, пожалуйста, мясо. Или:
– Я получила довольно неприятное письмо из банка. Виктор, дорогой, и не знаю, что с ним делать. Видишь, какая у тебя глупая мать, когда нужно улаживать дела? Может быть, ты посмотришь его, пока я пойду с дорогой Риппл и покажу ей твой портрет в три года…
– Хорошо, мама, – отвечал Виктор снисходительным тоном.
Миссис Барр повела Риппл по узкой лестнице из мореного дуба в большую спальню, полную красивых вещей, старинных и новых. Занавеси и чехлы на мебели поблекли, но были изящны. Приятно пылал огонь в камине. Рядом с ним на кресле лежало небесно-голубое шелковое кимоно и тут же стояли маленькие розовые домашние туфли, отделанные лебяжьим пухом. Все – от старинных предметов туалета из слоновой кости до новой серебряной рамы с последним портретом Виктора – говорило о женщине избалованной и далекой от всякого соприкосновения с внешним миром, со всем тем, что находится за стенами ее семейного гнезда. Очевидно, у себя дома она всегда была окружена обожанием. Риппл думала: «Как хорошо быть такой женщиной, как она! В конце концов, это естественнее для женщины, чем жить для искусства, как Мадам. И в некотором смысле такая жизнь, пожалуй, более возвышенна».
Иногда девушка была уверена в этом. Временами же… нет, нет! Артистическая деятельность все же – гораздо более высокое назначение! Перед Риппл возникал образ Мадам, жившей искусством. Мадам создавала чарующие зрелища и показывала их тысячам людей, которые сами жили жизнью, лишенной красоты. Это была более достойная цель. Иногда Риппл думала так, иногда иначе: для молодой девушки жизнь далеко не однозначна.
С восхищением разглядывая вещи, принадлежащие матери Виктора, она обратила внимание на трехстворчатое зеркало и на розовое стеганое одеяло, лежащее на широкой низкой кровати под балдахином.
– Виктор родился в этой комнате, – сказала мать Виктора, ласково взглянув на Риппл (той показалось, что миссис Барр затаила невысказанную мысль: «Наступит день, когда эта комната будет вашей»). Затем она открыла резной ящичек для драгоценностей из кедрового дерева и надела на шею Риппл аметистовую подвеску.
Миссис Барр рассказывала гостье о детских годах Виктора: – Говорят, что я испортила его. Дорогая моя, я не думаю, чтобы он был очень испорчен, не так ли? Нет! Конечно, вы этого не думаете. Боюсь, что это он испортил меня. Очень хорошие мужчины всегда портят своих матерей и жен! Ах, дорогая моя! Вы такая красивая, дорогая Риппл, позвольте мне сказать вам это! У вас такие прелестные волосы, – Виктор говорил о них. Меня не удивляет, что он так сразу влюбился. И я вижу, что мой сын тоже вам дорог. Я так счастлива этим! Вы поймете когда-нибудь… О, я хочу, чтобы это было поскорее. Мне очень жаль, что вы должны вернуться в этот ужасный Лондон, так много работать и так уставать! Хотелось бы, чтобы вы приехали сюда надолго!
Она была так мила с Риппл, что девушке не хотелось расставаться со славной хозяйкой приятного дома, с его атмосферой уюта, благодушия и безделья. Она тоже почти со страхом думала об «этом ужасном Лондоне», о завтрашней работе, об утомительных поездках и холодных театрах, о резких приказаниях снова и снова делать одно и то же, пока все движения и жесты не будут доведены до совершенства. Как непохожа на это была жизнь в «Вишневом саду»!
III– Не говорил ли я тебе, что она сразу полюбит мою маленькую девочку? – ликовал Виктор Барр на обратном пути. – Я никогда не ошибаюсь в подобных случаях.
– Я рада, что это так. – Риппл прижалась лицом к рукаву его пальто (в их пустом вагоне было, как всегда на этой линии, холодно, словно в погребе). Мне тоже приятно, что я понравилась твоей матери. Она мне так нравится!
– Тебе понравится вся моя семья, – задушевно сказал Виктор.
Он высвободил свой теплый рукав, к которому прижималась Риппл, и взял ее за подбородок, чтобы поцеловать.
Риппл охотно повернулась к нему. Не каждая молодая девушка расположена к ласкам, даже если ее ласкает человек, в которого она влюблена. Некоторым это начинает нравиться не сразу, а лишь со временем. Риппл, которой не было еще девятнадцати лет, сначала очень смущалась, когда Виктор крепко ее целовал, но теперь поцелуи уже не так пугали и конфузили девушку. Если бы он обращал больше внимания на нюансы в ее отношении к нему, то понял бы, что добился заметного успеха.
Часто ей нравилось, когда он ее целовал. И теперь ей этого хотелось. Ибо в памяти ее еще стояли картины светлого, уютного дома, который она только что покинула, и не изгладилось впечатление от ласкового приема его матери, так счастливо живущей там. Казалось, что та розовая комната вырисовывалась на темном стекле вагонного окна.
Сначала ей хотелось еще некоторое время тихо сидеть так, прижавшись щекой к его щеке, но Виктор неожиданно и крепко прильнул к ее губам. Между двумя поцелуями он сказал:
– Тебе понравятся все мои друзья.
Риппл, слегка вздохнув, воскликнула: – Мне хотелось бы, чтобы тебе понравились и все мои! – Она имела в виду, конечно, Мадам, месье Н. и своих подруг – танцовщиц. Как жаль, что она сказала это! Со времени их «сговора» Риппл избегала говорить Виктору Барру неприятные вещи, а ее восклицание не могло показаться ему приятным. Им не было уже так свободно и радостно друг с другом, и оба молчали, пока поезд не подошел к вокзалу Черинг-Кросс.
