Шарлотта Мендельсон - Почти англичане
Она пыталась сделать все правильно. Честно пыталась. На ощупь он был шелковистый, как игрушка. Пальцы дрожали, но опыт есть опыт. Потом раздался стон.
– Боже…
Она отдернула руку. Гай тихо всхлипнул. До Марины донесся странный дрожжевой запах, и что-то теплое, как кровь, потекло по руке. Что она наделала?
– О! Прости! – Теперь он и смотреть на нее не будет. – Все хорошо?
– Боже, – повторил Гай и прокашлялся.
Семя, подумала она. Вертлявые головастики у нее на руке; она могла забеременеть.
– Дать салфетку?
– Ничего, я пойду в ванную. Не беспокойся, – любезно сказала она, держа руку на отлете, как кусок тухлого мяса.
На лестнице было темно, ковер заглушал шаги, и Марина не заметила мистера Вайни, пока не столкнулась с ним лицом к лицу.
– О! – подпрыгнула она, пряча руку за спину. – Простите.
– Не поздновато для экскурсий? – Слова звучали так тихо, что пришлось податься вперед, чтобы их услышать. Из-за дверей по обеим сторонам коридора не доносилось ни звука. Откуда он вышел? Возможно, у них с миссис Вайни отдельные спальни. Может, он исполнял супружеский долг?
– Я не хотела…
– Не извиняйся. Тебя что-то задержало? – Он улыбнулся в тусклом свете: почувствовал запах? – Замечательно, что ты здесь.
– Правда?
– Конечно. В лоне семьи. Для меня нет ничего важнее семьи – только в границах мне тесно. Без молодежи с их восторгами жизнь была бы совсем несносной. Ты меня понимаешь.
– Да, – ответила она. Мистер Вайни коснулся ее плеча, и Марина, вздрогнув, посмотрела на него снизу вверх. Их обоих пронзила невидимая струна.
– Обязательно приезжай еще, – прошептал он. – Я настаиваю.
Он ушел, оставив ее в коридоре. Струна между ними туго натянулась.
16
– Дело в том… – говорит Лора. – Знаю, уже поздно, но мне нужно в город.
Рози навещает больных, Жужи лежит в постели и через открытую дверь зычным голосом зачитывает трудные слова из «Кумского альманаха»: «Что такое “Богословие”?» В гостиной только Ильди, укладывает вязаных кукол в посылку для бедных румынских детей.
– Очень мило, – говорит она, дергая за руку шерстяного солдатика. – Привет.
Лучше всего на метро, до Эрлз-Корт на Районной линии. Жаль, быстрей не получится.
– Привет, – вежливо отвечает Лора солдатику. – Ильди, я немного задержусь, хорошо?
Ильди со вздохом поправляет юбку принцессе-гомункулусу.
– Я не знаю. Они…
– Да, – соглашается Лора. – Но я ненадолго.
Лондон ночью. Почему в животе так щемит? Лора стоит посреди ревущего и сверкающего метро, словно в очереди к адским вратам. В гортани громко колотится пульс. Это разлитые в воздухе спиртные пары на нее так действуют, или тот факт, что никто не знает, где она, или мысли о несчастном случае: страх, боль, прилюдная кровопотеря – но и выход своего рода? Что хуже: лишиться такой матери, как она, или продолжать с ней жить?
Впрочем, выходя из метро у Стэмфорд-Брук и шагая через Кинг-стрит к Грейт-Вест-роуд, Лора думает уже не о дочери, а о том, что стоило по-другому одеться. У нее, конечно, и в мыслях нет с кем-то встречаться и тем более разговаривать. Она только осмотрится.
«Я хороню твою тень, – думает она. – Ты… ты подонок, и с тобой нужно покончить раз и навсегда».
Петер живет в местечке под названием «Мастерская на островке», в плавучем доме, причаленном к северному берегу речной излучины. За простой калиткой – шаткий мостик, под которым блестит мягкая серая грязь. Лора проходит свободно: никто ее не расспрашивает и не домогается. По левую сторону от нее торчит великанский штакетник, изгвазданный в иле, справа скрипят и плещутся мутные волны Темзы. В воображении рисовались вонючие забегаловки или стиль хай-тек – ничего похожего на этот спокойный, почти идиллический пейзаж.
«Beau Geste»[13], читает Лора название на борту первой лодки, махины из серого клепанного металла. «Мирабелла», «Бэсинджер», «Верность», «Шахерезада». Она сомневается, что отыщет «Вивьен» – и, правду сказать, все от этого только выиграют. Еще не поздно повернуться и уйти. Она стоит на перекрестке судьбы: счастье или горе, жизнь или смерть. Сердце колотится, будто в агонии. Лора идет вперед.
В школе с совместным обучением чувствуешь себя как в ловушке. Марина тщетно прячется от Гая с самого воскресенья – а так поступают либо фригидные, либо динамщицы. Она боится, что Саймон Флауэрс почувствует исходящий от нее запах греха или даже настоящих сперматозоидов, который ей самой теперь чудится всюду – на лестнице в буфетную, под деревьями во Дворе основателя. А, сперма, беспечно думает она. Это слегка утешает.
Марина зарисовала расположение столовых приборов и прочитала все книги, какие только видела в «Стокере»; она чувствует себя преступницей каждый раз, когда случайно встречает Гая. Тот не оставляет попыток заманить ее в свою комнату.
– Я не могу, – всегда отвечает она. – Нас исключат.
Они не вспоминают о том, что случилось на выходных в его спальне; неловкость стала грубостью, будто Марина сделала что-то плохое. Может, и сделала. Ей все еще больно сгибать руку в локте, словно мало других несчастий. По крайней мере, во время свиданий под сценой, где первоклашки неподалеку раскрашивают папье-маше, и мистер Стеннинг может объявиться в любую минуту, Гай не слишком много себе позволяет. Впрочем, он изобретателен. Закрываться в реквизитной запрещено, но Гай нашел местечко за четвертой стойкой с костюмами («Глашатаи, бродячие актеры, рабы»), где можно прислониться к ящику и никто тебя не увидит.
Он очень настойчив.
– Ты не боишься, что нас застукают? – спрашивает Марина, когда он расстегивает две верхние пуговки на ее блузке. В последнее время Маринины пальцы все чаще непроизвольно тянутся к ним: она боится, что предстанет у всех на виду с грудью нараспашку и сама не заметит. Холод усиливает ощущение наготы. Марина старается не опускать глаза ниже Гаевой талии.
– Не бойся, – говорит он. – Стеннинг не выдаст.
Марина обдумывает эти слова во время поцелуя, а когда рот освобождается, спрашивает:
– Почему?
– Ну ты и болтливая.
– Нет, правда, скажи.
– Он дружит с предками, – объясняет Гай, пытаясь отцепить ее пальцы от ящика. Марина знает зачем.
– Кстати, – запинаясь, произносит она, – мне нужен твой адрес.
– Нет, не нужен.
– Нужен, – настаивает она, увертываясь от губ. – В «Реестре» его почему-то нет.
– Ну да. Стеннинг сделал папе одолжение.
Марина со знающим видом кивает.
– Для конфиденциальности, наверное. Но я должна послать твоей маме благодарственную открытку.
– Только соплей поменьше.
