Мейвис Чик - Любовник тетушки Маргарет
— Господи Иисусе, — сказал он не без восхищения, — ты когда-нибудь слышала, что в джин можно добавлять вермут?
Мои ресницы затрепетали.
Он сделал еще глоток, изобразил гримасу на грани одобрения и внимательно посмотрел на меня.
Я улыбнулась улыбкой, призванной продемонстрировать всю глубину моего дружеского интереса.
— Тебе что-то от меня нужно, — догадался он.
— Просто сто лет тебя не видела. — Я кокетливо повела плечами. — Хотела узнать, как прошел отпуск.
— Отпуск прошел прекрасно. В самом деле, замечательно. — В его наполнившемся воспоминаниями взгляде промелькнул намек на распутство. При иных обстоятельствах я бы дала ему пинка.
— Отлично. Хорошее место?
— Да, вполне. — Он отпил еще. По лукавому выражению лица можно было понять, что он и сам ожидает пинка. — Правда, мы не так уж много гуляли…
— Ах, вон оно что, — сказала я. — Значит, в отеле оказалось много бельевых шкафов?
Колин, приложившийся в этот момент к бокалу, поперхнулся, не то фыркнув, не то хохотнув, и постучал себя в грудь. На глазах выступили слезы. Откашлявшись, он спросил:
— Ну, а ты что поделывала?
Я сумела сохранить невозмутимую улыбку, изображая все ту же глубокую заинтересованность и дружелюбие. Потом, когда все закончится, я не премину сообщить ему, насколько близок он был к пинку, — слишком уж ненавистен мне с детства этот вопрос: отец неизменно задавал его, возвращаясь с работы. Мне было тогда всего одиннадцать…
— Что я поделывала? — повторила я, постукивая бокалом по зубам. — Да ничего особенного.
— Но дома не сидела.
— Откуда ты знаешь? — Я даже забыла, что надо трепетать ресницами.
— Совсем не сидела.
— Ну что ты! — небрежно возразила я. — Не так уж часто я выходила из дома.
— И где же ты бывала?
— Да так — там, здесь…
— Здесь — очень редко.
— Колин, в чем дело? Соседский надзор?
— Вот-вот, и вопросы мои тебя раздражают.
— Вовсе нет.
— Значит, нашла себе любовника?
Не сразу вспомнив о прошлом разговоре во время обеда, я подумала, что он каким-то образом узнал про объявления. Хотя какая-то частичка меня тут же захотела во всем признаться, в целом перевешивало желание промолчать. Любовь, согласно расхожей мудрости, вечна, не так ли? Когда речь идет о браке — читай: о любви, — надежда одерживает верх над опытом. Здесь развешивание объявлений и назначение крайних сроков принято считать неуместным. Единственное же, чего хотела я, так это превратить любовное приключение в отпуск. Заранее зарезервировать билет, провести на отдыхе ровно столько времени, сколько наметила, получить как можно больше удовольствия и вернуться в хорошем настроении. Но по мере того как я наблюдала за Колином, уверенность моя улетучивалась. Если он узнает, чем я занималась, мне до конца жизни не избавиться от насмешек.
Склонив голову, он выжидательно наблюдал за мной. Становилось сыро, меня начал пробирать озноб. Я разлила по бокалам остатки «ракетного топлива» и постаралась вернуть себе спокойствие и льстивую женственность. Этот человек был мне нужен — вернее, нужен был его адрес. Я мысленно представила себе Колина в образе хомяка и настроилась на великодушное всепрощение. Благодаря мартини соблазнительная хрипотца шуршала у меня в горле. По крайней мере я надеялась, что голос звучит соблазнительно.
Он по-прежнему ждал моих откровений, белки глаз у него чуточку порозовели.
— Ну, признавайся, заарканила кого-то? — спросил он наконец, явно предвкушая экзекуцию.
Но я не собиралась подвергаться экзекуции. Нужно было элегантно пригладить волосы и ответить ему с умудренным спокойствием. Вместо этого я почему-то стала оправдываться с негодованием викторианской девственницы:
— Да ничего подобного!
— Не волнуйся ты так. Я просто поинтересовался. Думал, ты уже преуспела. — Он выглядел отвратительно самодовольным. — А ты все еще раскачиваешься.
Я временно пропустила выпад мимо ушей, но поклялась со временем отомстить. Поставлю фотографию Колина рядом с картинкой, на которой изображен хомяк, и подпишу: «Найдите десять различий».
— Откуда тебе известно, что я ходила на свидания?
— Я звонил. Неоднократно.
— Но не оставлял сообщений.
Он отпил мартини и признался:
— Не мог.
— Да ну? Почему же?
— Потому что каждый раз, когда слышал твой голос из автоответчика, начинал покатываться со смеху.
Какой-то добрый дух помог мне удержаться, вбив небольшой, но крепкий стержень в позвоночник. Я выпрямилась, став дюймов на шесть выше, так что наши глаза оказались почти на одном уровне, и с притворным дружелюбием в голосе спросила:
— И что же тебя так веселило?
— А ты пойди послушай сама. Ты вообще слышала то, что наговорила там? Это нечто среднее между Мей Уэст[33] и бандершей. Кстати, — он повел носом, — в этом садике пахнет, как в египетском борделе. — Продолжая веселиться, он протянул руку к цветку лилии, тот откликнулся на прикосновение молчаливым кивком одобрения. — Сексуальные цветы, — заметил. Колин, заглядывая в интимную восковую глубину. — Не хватает только красного фонаря.
— Кому — мне или лилиям?
Я была близка к тому, чтобы покончить с дружеской лестью — и, следовательно, отказаться от явочного адреса — и высказать Колину все, что я о нем думаю, но он неожиданно сменил игривый тон на искреннее участие и рукой, только что ласкавшей лилию, погладил меня по щеке.
— Маргарет, — сказал он, — этой записью на автоответчике ты навлечешь беду. Я-то тебя знаю, поэтому не воспринимаю се как приманку, но любой другой — я имею в виду мужчин, — услышав столь откровенный призыв, может неправильно тебя понять…
Откровенный призыв? Я задумалась. Его слова произвели-таки на меня впечатление. Как бы то ни было, стержень выскользнул из моего позвоночника, и спина вернула себе привычный изгиб. Странно, мне никогда не приходило в голову, что я наивна.
— Поверь мне, я разбираюсь в том, что может спровоцировать мужчину, — продолжал Колин с излишним пафосом, — в конце концов, я сам мужчина.
— Ты — нет, — хихикнула я. — Ты хомяк.
И пока он, обескураженный и чуть встревоженный, обдумывал мое заявление, мне в голову пришла потрясающе хитрая уловка.
— Колин, ты прав, — слегка смущенно сообщила я. — У меня есть любовник. Но он женат.
— Почему — хомяк? — пропуская мои последние слова мимо ушей, спросил он.
Я небрежно махнула рукой. Она была покрыта мурашками. Следовало действовать без промедления, пока самообладание не вернулось к собеседнику.
