Люсинда Райли - Цветы любви, цветы надежды
— Спасибо, Адриана. — Оливия покраснела от смущения и поспешила представить Венецию: — Это моя подруга, Венеция Барроуз.
Адриана скользнула глазами по золотому платью в обтяжку и неприбранным волосам.
— Вы тоже очень красивы, — заметила она, широко улыбнувшись. — Я восхищаюсь людьми, которым нравится шокировать общество. А вы, как я понимаю, как раз из таких, n’est-ce pas? — Она расцеловала Венецию в обе щеки. — Добро пожаловать, cherie, приятного вечера!
— Вот это да, — пробормотала Венеция, протискиваясь с подругой на террасу; там собралось большинство гостей, чтобы насладиться теплым вечерним воздухом. — Она мигом меня раскусила. Какая проницательность!
— Она сразу и безошибочно угадывает характер человека. — Оливия взяла с подноса проходящего мимо официанта два бокала шампанского. — На мой взгляд, Адриана невероятно мила и красива.
— Несомненно, — согласилась Венеция и в следующее мгновение оказалась в объятиях юноши в красном жилете. — О, Тедди, и ты здесь? Не верю глазам своим! Неужели ты соизволил выбраться из бара отеля «Ритц»?
— Моя дорогая Венеция, — отозвался молодой человек, непринужденно оглаживая ее тело, — позволь сказать тебе, что в этом платье ты неотразима. Привет, Оливия! Ты тоже чудесно выглядишь.
— Спасибо, — кивнула Оливия.
Тедди обернулся к Венеции и завел с ней беседу, украдкой заглядывая в ее декольте.
Оливия отошла к балюстраде и залюбовалась цветущим садом. Как и обещал Гарри, в разгаре лета он был великолепен.
— Мисс Дру-Норрис! Оливия, это ты? — Она оглянулась на знакомый голос. — Божественно выглядишь!
— Привет, Гарри.
Девушка почувствовала, как щеки наливаются жарким румянцем. Несколько месяцев она всячески лелеяла его мысленный образ — по ее мнению, совершенно точный, — однако в жизни Гарри оказался куда красивее.
— Как тебе светский сезон?
— Гораздо интересней, чем я думала. Я завела несколько новых, очень приятных знакомств.
— Отлично. Так ты уже освоилась в Англии? — спросил Гарри. — Сегодня ты кажешься веселей, чем в нашу последнюю встречу.
— Да, — склонила голову Оливия. — А в такие вечера, — она повела рукой, показывая на парк, зеленеющий перед террасой, — трудно не поддаться обаянию сельской природы.
— Это верно, — кивнул Гарри. — Ты уже знаешь, чем будешь заниматься, когда сезон закончится?
— Пока нет. Давай не будем думать об этом сегодня. Я опять приехала в Уортон-Парк и хочу сполна насладиться волшебным вечером. А как твои дела, Гарри?
— Сейчас я живу дома и проведу здесь все лето. Постараюсь сделать свой неожиданный отпуск, как можно более насыщенным. — Он улыбнулся, глядя на девушку. — Очень рад тебя видеть, Оливия, правда!
— Оливия, милая, как поживаешь?
Рядом с ними возник незнакомый для Гарри мужчина, и молодой хозяин счел уместным ретироваться.
— Извини, Оливия, мне надо обойти всех гостей. Я вижу, некоторые молодые дамы, в том числе и моя кузина, скучают без кавалеров. — Гарри кивнул на полную девушку, которая стояла на террасе одна. — Увидимся позже.
— Гарри, приятель, здорово!
— Себастьян! — Гарри сердечно пожал руку старому другу. — Сколько лет, сколько зим! Если не ошибаюсь, мы с тобой расстались два года назад, четвертого июня, в Итоне.
— Точно! — Себастьян снял очки с толстыми круглыми линзами и протер их носовым платком. — Так и думал, что встречу тебя здесь сегодня. Ну как ты? Что, в Сандхерсте все так ужасно, как ты думал?
— Хуже! — пошутил Гарри.
Себастьян был одним из немногих, с кем он мог откровенно говорить на эту тему. Они познакомились в Итоне. Близорукий астматик и книжный червь Себастьян прилепился к музыкальному и болезненно робкому Гарри. Они оба страдали от насмешек и издевательств других учеников и, хотя имели мало общего, сблизились, будучи аутсайдерами.
— Слава Богу, муштра позади. Теперь я жду, когда начнется война, и мне отстрелят ногу в сражении, — мрачно добавил Гарри.
— Что ж, хотя бы от этого я застрахован. — Себастьян вновь водрузил очки на нос. — Ни один здравомыслящий человек не даст мне в руки оружие. Я и прицелиться-то толком не смогу.
— Да, старина, не хотел бы я, чтобы ты служил в моем батальоне! Впрочем, если честно, я и сам не горю желанием идти на войну. — Гарри улыбнулся, взял с подноса пару бокалов шампанского и протянул один Себастьяну. — Чем ты сейчас занимаешься?
— Работаю в торговой компании отца. Я прошел стажировку в лондонском филиале и скоро поеду в головной офис, в Бангкок. Папа целых двадцать лет провел экспатриантом и теперь мечтает вернуться на родину. Его не пугают грозовые тучи, которые нависли над нашими берегами и сгущаются с каждым днем.
— Понятно, — хмуро пробормотал Гарри.
— Если война и впрямь начнется, мне придется организовать морскую перевозку войск и снаряжения в Восточную Азию, но это будет мой единственный вклад в общее безумие. Жду не дождусь этой поездки. Говорят, сиамские девушки — горячие штучки!
— Ты уезжаешь как раз вовремя, — завистливо заметил Гарри. — В Европе началась большая заваруха. Не думаю, что она доберется до Сиама.
— Я тоже не думаю, хотя кто знает? — отозвался Себастьян. — Конечно, я чувствую себя виноватым, поскольку не могу защитить родину, но, возможно, это маленькая компенсация за то, что природа наградила меня такими плохими глазами и хворой грудью.
Гарри увидел, что Пенелопа по-прежнему стоит в одиночестве, и тронул приятеля за плечо.
— Мне надо идти, старик. Как приедешь на новое место, черкни адресок.
— Договорились. Страшно рад повидаться с тобой, Гарри. Если тебя отправят на войну, постарайся остаться живым, ладно? Я подберу для тебя пару сиамских девушек.
За обедом Оливия с удовольствием общалась с веселыми соседями по столу. В основном это были люди, с которыми она познакомилась в Лондоне. Слева от нее сидел Ангус, шотландский помещик, который, похоже, питал к ней мужской интерес, а справа — Арчи, виконт Маннерс. Кое-кто из ее лондонских подруг говорил, что Арчи «предпочитает сильный пол». У Оливии не хватало житейского опыта, чтобы судить о подобных вещах.
После обеда всех участников вечеринки выпроводили из бального зала, чтобы вынести оттуда столы. Оливия стояла на террасе с Арчи и курила вместе с ним редкую арабскую сигарету.
Арчи взглянул на парк, тонувший в вечернем полумраке, и вздохнул.
— Какая волшебная красота. Ее прекрасно описал Блейк:
Луна цветком чудеснымВ своем саду небесномГлядит на мир, одетый в тьму,И улыбается ему[10].
Грянул оркестр, и люди потянулись обратно в бальный чал.
